«Что вы думаете о Христе, чей Он Сын?» Этот вопрос снова сделался религиозным вопросом настоящего времени. Мы радуемся этому, с уверенностью предугадывая результат возобновившейся борьбы: в конце концов всех богословских споров истина всегда восторжествует; как бы распинаемая на кресте и погребаемая от времени до времени, она всегда опять восстает из мертвых, торжествует над всеми заблуждениями, сбрасывает опутывающие ее узы и нередко самых отъявленных врагов, подобно Савлу из Тарса, превращает в преданнейших друзей. Гете весьма справедливо сказал, что «настоящая, единственная и глубочайшая тайна всемирной человеческой истории, которой подчиняются все другие, заключается в борьбе неверия с верой». Эта борьба имеет своим центральным пунктом вопрос о личности Иисуса Христа.
Вопрос о личности Христа есть вопрос христианства, которое есть откровение Его жизни в мире; это – вопрос Церкви, которая утверждается на Нем как на незыблемом камне; это – вопрос истории, которая движется около Него как около центрального солнца нравственного мира; это вопрос каждого человека, инстинктивно стремящегося к Нему как к предмету своих благороднейших и чистейших желаний; это вопрос личного блаженства, которое и может быть достигнуто только в сладчайшем имени Иисуса. Все здание христианства стоит и падает со своим Основателем-Богочеловеком; и если оно никогда не разрушится, то именно потому, что Христос «Один и Тот же вчера, сегодня и вовеки».
Цель настоящего сочинения, направленного к решению вопроса нашего времени о личности Христа, состоит в том, чтобы указать, что личность Иисуса Христа как великое центральное чудо истории есть сильнейшая опора для христианства и что Его совершенное человечество среди греховного мира непременно должно вести нас к признанию Его божества. Полнейшее обитание в Нем божества есть единственное удовлетворительное решение загадки Его чудесного характера. Из чудесного лица Иисуса как необходимое следствие вытекают чудесные Его дела. Чудеса Христос должен был совершать так же легко, как обыкновенный человек совершать свои обыкновенные дела, – противное было бы неестественно. Свойство дерева определяется качеством его плодов. Веруйте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне: а если не так, то верьте Мне по самым делам (Ин. 14, 10; 10, 38). Я верую во Христа, следовательно, я верую в Библию и во все Его чудесные слова и дела.
Утверждаясь на этом основании, я чувствую себя защищенным против всех нападений неверия. Личность Христа для меня есть величайший и известнейший предмет в ряду всех действительных предметов; в бытии Христа я уверен больше, чем в своем собственном существовании, потому что Христос живет во мне (см. Гал. 2, 20) и составляет единственную драгоценнейшую часть моего существа. Без моего Спасителя я – ничто. С Ним же я – все, и Его не могу отдать за тысячи миров.
Не верить во Христа – значит потерять веру в человечество. Такой скептицизм естественно приводит, наконец, к нигилизму отчаяния.
Полного сожаления заслуживает тот факт, что в новейшее время даже те из богословов, от которых нужно бы ожидать лучшего, увлекшись духом отрицания настолько, что в своем стремлении создать и осмыслить личность Христа как человека, шлейермахеровским или совершенно социнианским образом, вопреки апостолам Павлу и Иоанну, отвергают предвечное бытие Христа и Его божество низводят на степень какого-то необыкновенного обитания в Нем Бога, или выводят Его из шаткого понятия о постепенном обожествлении. Но вместе с предвечным бытием очевидно падает также и воплощение Слова, этот древний (см.: 1 Ин. 4, 2, 3) и основной член веры для Церкви, – рушится необыкновенное дело снисшедшей на землю любви Божией, – этот обильнейший источник утешения для грешника. Мы прежде всего нуждаемся в Боге, уничижившемся до человека, а не в обыкновенном человеке, возвысившемся до обожествления. Не веруют даже, что достославный вселенский Халкидонский собор, утвердивший догмат о воплощении Сына Божия, так легко мог устранить, мог избежать и действительно избежал еретических крайностей. Конечно, он не объяснил психологически сущности или самого процесса таинственного вочеловечения; но он и не хотел этого объяснять, а удовлетворился простым утверждением результата, которого он достиг для церковной догматики и для человеческой веры. Научное богословие снова должно поднять эту проблему и, насколько возможно, выяснить ее для сознания настоящего времени; преимущественно же оно должно осмыслить истинно-человеческое развитие Христа. Этим, однако, еще не исчерпывается задача богословия, – напротив, оно еще скорее побуждается к новому рассмотрению божества Иисуса Христа и образа соединения в Нем двух естеств. Но и при всевозможных исследованиях, в конце концов оно должно склониться пред великою тайною «Бог явился во плоти» и смиренно сознаться, что эта священная тайна составляет не столько предмет умозрения и критического рассудочного исследования, сколько предмет благоговения и святое дело веры и жизни. Истинное богословие есть и останется theologia regenitorum (богословием возрожденных), которое основывается на слове Божием и на печальном сознании потребности искупления греха, и которое достигает своих результатов не столько путем умозрений и критики, сколько путем молитвы (oratio), размышления (meditatio) и благоговейного исследования (tentatio).
Приложенное в конце этого сочинения «собрание свидетельств неверующих» о нравственном совершенстве Христа, по моему сознанию, есть первый опыт в этом роде, и потому не претендует на полноту. Да ведь и все наши произведения суть только отрывки.
Неверующие редко убеждаются доказательствами, потому что источники неверия лежат больше в сердце, чем в голове. Но честные исследователи и серьезные скептики, как, например, Нафанаил и Фома, любившие истину и искавшие только убедительного побуждения для своей слабой веры, никогда не уклонялись от доказательств, а напротив, когда они им предлагались, с признательной благодарностью их принимали и преклонялись перед воплотившимся Богом.
Счастливы те, которые таким образом ищут истины, потому что они ее найдут.
Автор
Нью-Йорк, 10 июня 1865 г.
Окончено в Штуттгарте, 4 сентября.
