Средняя дочь купца Бернея была некрасива. Слишком большой и острый нос – того и гляди клюнет; громоздкий рот – болтлива? Чуть оттопыренные уши – лапшу зато, наверняка, вешать удобно… Про фигуру и говорить не стоит – нет её, фигуры. Плоская, что доска. И хуже всего – взгляд. Тупой, овечий взгляд, который, может, добавил бы очарования какой-нибудь совсем юной прелестнице и совершенно не шёл этой старой деве двадцати четырёх лет отроду, превращая её в умственно отсталую. А может, – с надеждой подумал вдруг Оккар, – действительно дебилка?
Увы, покорная чуть заметному движению пальцев сила, метнувшись к девушке, принесла ответ: здорова. Вменяема. А значит, повода расторгнуть сделку у него нет.
Особенно раздражало, что на него самого девица смотрела с плохо скрываемым восторгом. Еле удержался, чтобы не сплюнуть. Это только кажется, что обожание непременно должно объекту нравиться, ну или, как минимум, льстить, на самом деле всё зависит от того, кто именно твой обожатель. Если красивая женщина или умный и успешный мужчина – тогда да, конечно льстит, а вот если ничтожество… то ты и сам начинаешь ощущать себя таким же ничтожеством. Дочь купца – как там её, Иллика? – однозначно была ничтожеством, и своим восхищением его, Оккара, унижала. Вот ведь вляпался… Но взятые в долг деньги отдавать нечем и хуже того – нужно ещё!
– Добавь сто тысяч, и по рукам! – обречённо сказал, наконец, униженный Илликой, деньгами её отца и вообще обстоятельствами колдун и вздохнул.
– Идёт, – не скрывая радости, протянул руку Берней. Как же, такую страшилу сбагрил… Продешевил, – горестно подумал новоиспечённый жених. – Как есть, продешевил.
– Взгляд должен быть кротким! – поучала младшая сестрёнка, отчаянно пытаясь приладить так украшавшее её саму, и поэтому такое любимое платье на тощую и старательно сутулящуюся фигуру Иллики. Безуспешно. И безнадёжно. Платье было мало в плечах и коротковато, зато болталось мешком на груди, отчётливо демонстрируя её полное отсутствие, и в талии тоже болталось, парадоксальным образом эту самую талию увеличивая.
– Да, – сказала Илька, разглядывая своё отражение в зеркале, и благодарно улыбнулась сестре. – То, что нужно. Спасибо!
Бедная Нелечка смутилась. Она видела, что сестру платье не то что не украшает, уродует до безобразия, но не решалась сказать об этом. Да и зачем? Своих платьев у Ильки давно уже не было, а какое из Нелиных ни надень, всё одно будет… вот так вот будет, так пусть хоть немного уверенности в себе останется у сестры.
Волосы Иллика специально зачесала как можно туже, скрутила в невзрачную кичку – так лучше всего. Что ещё? Ах да, кроткий взгляд ягнёнка… Ну вот. Образ готов. И Иллика готова. Готова поспорить, что теперь жених не устоит и пойдёт на всё, лишь бы не связывать себя с такой… хм… чаровницей.
Увы, жених подкачал. Нет, он вроде бы таращился на неё с вполне себе выраженным ужасом и отвращением, но жадность, жадность оказалась сильнее эстетических чувств. Вот же жмот ей достался! Внешне жених тоже не понравился: слишком низкий, всего с неё ростом, с ним и каблуки-то не наденешь – стыдно, слишком худощавый: как бы его самого не пришлось на руках нести, – брезгливо поморщилась Илька, – ну точно, её, Ильку, он не поднимет, хоть и не толстая она, вот ведь позорище… И вообще, смуглый, чернявый, глаза какие-то узкие… Тьфу.
Сама Илька была рыжей, а мужчины ей нравились высокие, мускулистые и, желательно, блондины, как Его Высочество принц-консорт Константин.
Впрочем, кое-что Ильке всё-таки приглянулось, и даже больше – вызвало неподдельное восхищение: его клинки. Из-за спины торчали две рукояти, и она сначала даже глазам своим не поверила – решила: подделка, но нет, клинки были подлинными. И, кстати, стоили куда дороже, чем всё, что этот чернявый и неприятный тип был должен её отцу, в разы дороже.
Жмот, – ещё раз неприязненно подумала Илька и вздохнула. План по отпугиванию жениха провалился, теперь придётся бежать. И безнадёжно испортить и так напряжённые отношения с отцом.
Вообще, Берней был человеком неплохим и дочерям своим, конечно же, желал всего самого лучшего. Вот только, как это часто бывает, то, что одному человеку видится благом для другого, для того – адская каторга. Илька замуж не хотела. Вообще. Никогда-никогда. Это же крест на жизни женщины. Уж она насмотрелась, пока жила четыре года у старшей сестры и её мужа. Сначала любовь-любовь, а потом, как надоела, да ещё и забеременела, всё. Служанки, гулянки… и всё это на деньги отца жены, которые по каким-то совершенно дурацким законам теперь принадлежали этому кобелю. Даже к ней, Ильке, подкатывал. Врезать ему как следует Илька не постеснялась, но ситуацию это, конечно же, не исправило. И домой пришлось вернуться. А тут такое вот…
Отец со своим пунктиком, что женщина не в браке – несчастная женщина. И желанием причинить это самое мифическое счастье Иллике, дескать, давно пора, возраст уже… О, боги!
У отца была сестра – Эда, незамужняя, склочная и вечно всем недовольная. Её-то отец и приводил всегда в пример: если женщина не выходит замуж, у неё портится характер, и она очень страдает! – говорил Берней. Не выйдешь замуж, будешь как тётушка Эда!
Илька была бы не против – жила Эда шикарно. Брат платил ей более чем щедрое содержание, она могла путешествовать и заниматься чем угодно, сама себе хозяйка и при деньгах, ну не мечта ли?
Нет, вот положа руку на сердце, Илька против мужчин ничего не имела. С ними весело, куда веселее, чем с женщинами, с которыми только и поговоришь, что о нарядах, детях и тех же мужчинах. С ними можно фехтовать, напиваться, дружить… и даже любить тоже можно, что уж тут, но отдавать какому-то мужчине всю свою жизнь? Чур-чур-чур!
Вечером за ужином царила почти радостная атмосфера: радовался Берней, мысля, что купил дочке женское счастье, без которого ей, конечно же, было очень плохо, пусть и не признаётся, но переживает ведь, что в таком возрасте и не замужем; радовалась Нелечка – и за сестру, и – стыдно признаться, но что есть, то есть – куда больше за себя, теперь и ей можно будет замуж, благо уж у неё-то есть из кого выбрать; молчала Иллика, не поднимая глаз от тарелки. Она натянуто улыбалась, а в голове крутилось – бежать! Нынче же ночью бежать! Потом отец поймёт и простит. Может быть, лет через десять она родит ему всё-таки внука, тогда точно простит.
Но куда бежать? К сестре теперь нельзя… и муж её зло затаил, и отец там отыщет легче лёгкого. Тогда куда?
Идея появилась неожиданно. В монахи. Странствующие. Там, правда, много чего нельзя, но это ж, наверное, просто формально? Обложка, так сказать. Не будут же боги подглядывать за одной из тысяч своих служителей, что она что-то не то наворачивает на ужин… или ночует не одна. Да и вообще, может, это люди придумали, что нельзя. До брака вон с мужчиной спать тоже нельзя, говорят, а Илька спала, и ничего – молнией её не пришибло. Ну, и не только спала, да. Но молнии как не было, так и нет. Значит, решено. И, повеселев, Илька, наконец, подняла взгляд от тарелки.
