У каждого этноса есть свои этносы-предки. Нашими основными прямыми предками являются славяне. Что же касается предков самих славян, то два из них устанавливаются легко, а третий – гипотетически (его большинство историков сейчас не считает предком славян, тогда как в начале века доминировала противоположная точка зрения).
Во-первых, это – прото– или праславяне, которые, возможно, называли себя «венедами». Письменных источников этого народа нет, поэтому поручиться за то, что они себя называли именно так и никак иначе, мы не можем, но этноним «венед» древнее этнонима «славянин», и они одного и того же корня «вене». История этого народа практически не известна, хотя нетрудно предположить, что его этнический подъем начинается еще в начале II тысячелетия до н. э., в период Великого арийского переселения. Следы пребывания венедов в Центральной Европе – Вена на Дунае и область венетов (венедов?), т. е. Венеция, в Северной Италии. Разумеется, из этого не вытекает, что от Северного Причерноморья или от Карпат и до Северной Италии жили одни только предки славян. Скорее всего, это были обособленные анклавы. Но Дунай, безусловно, – старинная славянская река, о чем свидетельствует фольклор (древнейший пласт былин связан с Дунаем).
Во-вторых, это – кельты, жившие в последние века до н. э. на территории Польши, Белоруссии и вообще по западной части нашей страны (их упоминает Геродот). Память о кельтах (галлах) – топонимы Галич, Галиция.
В-третьих, это – сарматы Северного Причерноморья. Так же, как и первые два предка славян, сарматы – индоевропейский народ, однако это восточные арийцы иранской группы. Прямыми их потомками являются осетины.
Наши прямые предки славяне начали свой этногенез, как сейчас полагает большинство историков, где-то между II веком до н. э. – I веком н. э. (датировка Л. Н. Гумилева – I век н. э.). Формировались они в необычайно спокойных условиях на редко заселенных тогда равнинах к северу от Черного моря, где если с кем и имели в начале своего этногенеза неприятности, то только со скифами. Вероятно, поэтому фаза их пассионарного подъема оказалась очень растянутой. Она длилась вплоть до Великого переселения народов (IV–VII вв. н. э.). Со спокойными условиями формирования, видимо, связаны и этнические стереотипы славян – в частности, весьма ослабленный государственный инстинкт (почти как у кельтов, которые проигрывали многим народам именно в силу неумения и нежелания консолидироваться до уровня устойчивой государственности). Из потомков славян ослабленный государственный инстинкт сохранился в этническом стереотипе поляков. У них есть даже поговорка: «Польша стоит беспорядком».
Одним из распространеннейших мифов исторической науки и публицистики является представление, будто славяне, да и вообще все предки русских, – исконные земледельцы. Однако этому представлению не соответствуют ни археологический материал, ни древнейший памятник отечественного права (славянского времени) «Русская правда» Ярослава Мудрого. Источники говорят, что огромной ценностью славян были стада и табуны, но никак не земля. Более того, славянам была присуща общинная форма землевладения, что говорит лишь об одном: у славян были очень прочны стереотипы скотоводческого народа. Они были им свойственны никак не меньше, чем германцам первых веков н. э. (описанным Тацитом в работе «Германия»), у которых понятия «собственность на землю» не было. Общинная форма землевладения – устойчивая традиция всех ранних индоевропейцев, в большей или меньшей степени сохранявшаяся. У славян она сохранялась долго. За неприятием как славянами, так позже и русскими безусловной отчуждаемости земли стоят сохранившиеся скотоводческие стереотипы. «Земля – божья, потом – русская (или германская и пр.), потом – общинная, а вот быки мои, и горе тому, кто в этом усомнится!» – такой стереотип очень распространен у индоевропейцев даже в начале нашей эры. Не случайно у древних греков эпитет, означавший необычайно красивую девицу, в переводе звучал, как «стобыковая», т. е. такая невеста, что не жалко за нее родителям отдать 100 быков!
Откуда же взялось утверждение об исконно Земледельческой сущности славянского хозяйства и поведения славян? Оно представляет собой идеологему, которая была создана очень поздно – во времена складывания крепостничества и радостно подхвачена в советские времена – времена неокрепостничества. Появление этой идеологемы обусловлено тем, что земледельцы, по сравнению с людьми, занятыми всеми остальными коренными способами жизнедеятельности (охотниками, рыбаками, скотоводами, ремесленниками), наиболее удобоугнетаемы. На самом же деле общество славян Древней Руси, прежде всего, было обществом свободных людей, хотя отнюдь не обществом социального равенства. (Кстати, термин «Древняя Русь» применим только к «Киевской Руси» или «Руси домонгольской». Определение «древнерусский» ко всему, что было до Петра I, лишено всякого смысла. От Древней Руси нас отделяет очень многое, в том числе и смена ведущего этноса.)
Общество домонгольской Руси
Главной ценностью в домонгольской Руси являлась свобода. «Русская правда» (не только гражданский, но и уголовный кодекс того времени) не знает тюрем, телесных наказаний, однако знает смертную казнь – явление тогда довольно редкое. Кроме того, «Русская правда» в качестве наказания знает изгнание и виру (штраф).
Изгнание – наказание, если влечет за собой утрату прав. В складывающейся городской Руси это не менее тяжкое наказание, чем в Античном мире. Что касается виры, то вира за убийство свободного человека составляла 40 гривен – сумму очень большую, большую, чем стоимость хозяйства земледельца-смерда (в этом случае за него расплачивалась община). Вира за убийство женщины была вдвое меньше – 20 гривен, но и это очень много. Однако интересно, что 40 гривен составляла вира как за убийство княжего дружинника, так и простого смерда, а 20 гривен – за убийство как боярыни, так и жены, скажем, кузнеца, т. е. социально вира была одинакова. Вира же за убийство холопа любого пола составляла 5 гривен его владельцу (это была просто компенсация за утрату раба). Иными словами, в домонгольской Руси самая принципиальная грань проводилась между свободными и несвободными.
Другая принятая тогда норма: вира за нанесение «синей раны» (т. е. синяка) выше, чем за нанесение «раны кровавой». Для нас это непостижимо, а для общества подчеркнуто свободолюбивого понятно – синяк позорен, в отличие от кровавой раны.
Еще одна норма: если на вас напали с палкой, вы имеете право ответить мечом. Такая унизительная норма современного уголовного законодательства, как превышение меры необходимой самообороны, была бы для того мира просто непонятна. В отличие от нас, это были свободные люди, поэтому им и в голову не приходило, что возможны какие-то ограничения в случае самозащиты.