Калек в Согдарии не любили. Здоровое общество, страна великих людей, империя покорителей мира – в ней не было места неполноценным. В мире идеальных людей они жили недолго и не имели будущего. Каждый согдариец должен был уметь быстро бегать, метко стрелять, мастерски владеть мечом и знать основы военного дела. Каждая согдарийка должна была родить здорового сына и отправить его в армию либо в офицерскую школу. Служение Империи провозглашалось высшей ценностью, а воинская доблесть, умение побеждать и достигать цели любыми средствами – главными добродетелями. И хотя молодое поколение согдарийской аристократии уже давно не следовало наставлениям отцов-основателей и большую часть времени проводило не на тренировках, закаляя дух и тело, а на балах или в курильнях, наслаждаясь легкодоступными женщинами и журависом, все согдарийцы считали себя детьми Амирона – храбрыми воителями и воительницами, которым принадлежал весь мир.
Слепые не могли служить в армии и защищать границы раздувшейся Империи. Они не могли работать, не отличали свет от тьмы и нуждались в помощи. Они были больной частью здорового тела, которую можно было вылечить единственным способом – избавившись от нее. На площадях, в храмовых лестницах и на главных улицах городов Согдарии не было калек. Милостыню просили только те нищие, которые не имели увечий. Уродство считалось заразным и могло навлечь несчастье на благородных жителей Империи. Подобно тому, как крысоловы чистили города от грызунов-вредителей, специальная служба Педера Понтуса, главного палача Согдарии, освобождала его улицы от «несовершенных». Нищих и людей незнатного происхождения увозили в поселения на Архипелаге Самсо, откуда не возвращались, а лорды и гранд-дамы, которым не посчастливилось потерять часть тела, ослепнуть, оглохнуть или лишиться разума, должны были добровольно уехать в один их монастырей Амирона. В отличие от простолюдин у них было время. Знатный согдариец, ставший калекой, имел право прожить на прежнем месте еще лет пять, но исход у всех был один – затворничество.
Элджерон Регарди, Канцлер Согдарийской Империи, не привык к поражениям. Победа была целью его жизни, а планы всегда выполнялись. Сын должен был окончить Военную Академию, получить титул гранд-лорда, занять прочное место в Совете и стать преемником его идей и политики, а в будущем – главой новой Империи. Слепота наследника стала вызовом судьбы, который следовало принять с высоко поднятой головой.
Во все концы Империи – от Барракского моря на севере до царства Шибана на юге – отправились десятки гонцов за лучшими врачевателями мира. Элджерон считал, что если не верить в правду, она превратится в ложь и изменится. Так, он не верил, что Гургаранские горы непроходимы, посылая в безжизненные края каргалов и разведчиков. Так, он не поверил, что сын ослеп навсегда, считая, что есть лекарство, которое может его излечить.
Едва ли не впервые в жизни, отец ошибался.
Сначала Арлинг поддерживал Канцлера, потому что его уверенность дарила ему надежду. Несмотря на то что у младшего и старшего Регарди были разные цели, беда сблизила их, отодвинув в туманы прошлого события минувшего года. Наступило перемирие. О нем не говорили вслух, но оно позволяло не чувствовать запаха дыма от костра, на котором сожгли Магду. Неожиданно для самого себя Арлингу захотелось жить. Так сильно, что он соглашался на все, что придумывали доктора, которым хотелось получить обещанное вознаграждение – замок в Гиленпессе с пожизненным содержанием.
Арлинг глотал порошки и микстуры, носил на глазах повязки, пропитанные лекарствами, делал странные упражнения, нюхал зажигательные смеси, слушал лечебную музыку и даже молился. Были и более неприятные процедуры. Его парили в бочках с горячей водой, укутанных сверху одеялами, обертывали в холодных простынях, вываленных в крупной соли, пускали кровь и заставляли лежать на иглах. Регарди терпел, потому что страшнее всех лекарств было оставаться наедине с собой.
Слепота изменила все. Мир, в котором он очутился, был пустым и чужим. Комнаты стали безгранично длинными, коридоры заканчивались неожиданно, а вещи покидали свои привычные места, принимая странную форму. Арлинг узнал, сколько шагов от порога комнаты до кровати, от кровати до уборной, от уборной до камина, от камина до окна, от окна до порога комнаты. Дальше его самостоятельные передвижения заканчивались.
К присутствию сиделки удалось привыкнуть не сразу. Одиночество стало роскошью, которая была недоступна даже в уборной. Элджерон боялся, что слепой сын повредит себе что-нибудь еще, поэтому младшего Регарди не оставляли без внимания ни на минуту. Арлинг с отцом не спорил. Уже давно. Его вечными спутниками стали Холгер, который его одевал, мыл и кормил, Бардарон, который был его поводырем по дому и саду, а также сиделка. Ее имя он не помнил, но теперь она жила в его комнате. С ней было легче всего. Женщина почти не разговаривала, и Арлингу было нетрудно представить ее мебелью, которая научилась дышать и храпеть во сне.
Редкие минуты самостоятельности счастья не приносили.
Как-то проснувшись раньше сиделки, он решил дойти до кушетки у окна. Сделав семь шагов, Регарди, не раздумывая, сел и тут же провалился вниз, упав на ковер – все полы в комнате были давно устланы мягким покрытием, чтобы он не ушибся.
Женщина-тень не проснулась, и Арлинг продолжил. Подняв руку, он нащупал край кушетки. Ошибка составила два шага. В последнее время их было так много, что Регарди даже не разозлился. Просто добавил новое расстояние в «Словарь Шагов», который стал составлять в голове с тех пор, как понял, что глаза ему больше не помогут.
Регарди вернулся к кровати, трогая все предметы, которые попадались на пути. Он думал, что хорошо знал обстановку комнаты, в которой вырос, но только сейчас понял, как сильно ошибался. Картины ползали по стенам, не желая висеть на одном месте, фарфоровые статуэтки коней, которые он собирал с детства, разбегались с полок, ковер собирался в складки, а многочисленные столики, тумбы, статуи и декоративные колонны, которые когда-то украшали комнату, превратились в препятствия.
Убрать все, сжечь, уничтожить, в ярости думал Арлинг, потирая ушибленное место. Оставить только кровать, стул, стол – ничего лишнего. Зачем ему красивый интерьер, если он его не видел? Зачем цветы в вазах, запах которых его только раздражал? Зачем открывать и закрывать занавеси на окнах – этот звук по утрам злил его не меньше, чем крики сиделки, которая, обращаясь к нему, всегда повышала голос, словно он был не только слепым, но еще и глухим.
Книжный шкаф задержал его надолго. Покачавшись на пятках, Арлинг вытащил первую попавшуюся книгу. Она оказалась неожиданно тяжелой, и ему пришлось подхватить ее второй рукой, чтобы не уронить. Металлическая обложка с тисненым орнаментом, шелковые закладки с золотыми нитями, страницы, пахнущие древностью, – это могла быть только «История коневодства Согдарийской Империи», которую ему в детстве подарил отец. Богатое, коллекционное издание, купленное на аукционе. Положив книгу на пол, Регарди наугад открыл ее посередине и провел рукой по шероховатому листу. Только сейчас он понял, что никогда по-настоящему не читал ее, лишь разглядывая рисунки, мастерски выполненные художником. Арлинг нащупал царапину на обратной стороне обложки, которой когда-то пометил книгу, представляя, что ставит клеймо на лошади, и усмехнулся. Теперь ее содержимое навсегда останется для него тайной. Чтение было привилегией зрячих.
