Александр Дан - INSOMVITA. Психологический триллер с элементами детектива

Над обрывом горной реки, ёжась от холода, молча стоял легко одетый мужчина. Хотя до кромки обрыва оставалось меньше полушага и любое неверное движение могло стоить ему жизни, мужчину это совершенно не тревожило и не пугало. Напротив, в этом мрачном безмолвии чувствовались отчаяние и готовность совершить шаг в темноту, откуда доносился ровный гул реки.

Чёрный силуэт человека чётко вырисовывался на фоне синеющего в темноте снега. Он пристально всматривался вниз, в глубину шумного потока, словно в этой чёрной вене горной реки хотел найти ответы на свои вопросы.

Вдруг он замер, раскинул руки, поднял голову и устремил взгляд на небо. Его губы тихо шептали слова молитвы. Это продолжалось совсем недолго. Закрыв глаза, он как будто ждал, что небеса подадут ему какой-то знак. Но небеса молчали. Мужчина глубоко вздохнул, открыл глаза и посмотрел на зимнее небо, как смотрят в последний раз обречённые на казнь. Ответа не последовало, и он, опустив руки, грустно улыбнулся.

Зимнее ожерелье ярких мерцающих звёзд рассыпалось по небосводу. Здесь, на высоте почти трёх тысяч метров над уровнем моря, вдалеке от городской суеты казалось, что до звёзд можно дотянуться рукой. Тишину безлунной ночи нарушала только река, неся свои воды откуда-то с вершин горной гряды Высоких Татр.

Густые ели, укрытые толстым слоем нетронутого снега, устремив свои пики-вершины высоко в небо, стояли, возвышаясь над землёй, словно срисованные со старых рождественских открыток. Безлунная ночь скрывала красоту открывающегося вдали пейзажа, но при свете ярких зимних звёздных скоплений во мгле угадывалось величие первобытной горной природы. Казалось, что сюда цивилизация ещё не дошла и все эти заснеженные вершины, и вековые ели оставались такими же, как и двести-триста лет назад.«Если нет ответа, значит, вопрос поставлен неправильно, – голос профессора философии из его прошлого эхом прозвучал в голове мужчины. – Каждый вопрос имеет свой единственно правильный ответ, который и является истиной».

«А что, если ответов несколько, все они правильные и являются, собственно, вариантами истины?» – возразил тогда он, пытаясь вступить в спор с профессором.

«Запомните, молодой человек, – поучительно заметил профессор, даже не взглянув на него, – истина может быть только одна, а вот её варианты не что иное, как заблуждения, порождающие ложь».

Но как её найти, если путь к истине чернее мрака этой ночи? Где искать, как определить то исходное место, ту нить, которая в конечном счёте приведёт к ней?

Со стороны могло показаться, что человек готовится к суициду и никак не может на это решиться. Желание сделать один-единственный шаг и броситься вниз со скалы в пропасть бурлящей реки останавливал только безудержный инстинкт самосохранения, присущий лишь трезвому уму и непреодолимой жажде жизни. Его сознание в порыве отчаяния вырывало из памяти фрагменты прошлого, словно доказывая необходимость продолжения поиска ответов на вопросы, которые так мучительно терзают его сердце в последнее время.

«Неужели это и есть решение? Неужели до ответа всего-навсего один шаг?» – спросил он себя, всматриваясь в темноту ущелья.

Из мрака ночи в его памяти снова возникла лекционная аудитория университета и послышался голос профессора философии:

– Что может решить этот последний шаг навстречу Азраилу1 и вечному покою? Ведь, собственно, жизнь – это и есть направленное движение от рождения к смерти, избежать которой не под силу никому. К мысли о сведении счётов с жизнью толкает жажда к некой абсолютной истине, а также сомнение в возможности её достичь. Ведь чем больше жаждешь чего-то абсолютного, тем больше понимаешь его недосягаемость. Именно эти колебания между обеими крайностями и чреваты саморазрушением.

Профессор выдержал паузу, невидящим взглядом окинул аудиторию, взял со стола толстую книгу и, пролистав несколько страничек, продолжил:

– Зигмунд Фрейд2, величайший психолог и психиатр своего времени, даже ввёл понятие «инстинкт смерти», иначе он не мог объяснить многое из того, что способен сотворить с собой человек. Стремление к саморазрушению, очевидно, заложено в нём от природы. Если всё живое вокруг изо всех сил борется за существование, то отдельные человеческие индивиды, наоборот, вкладывают недюжинную энергию в то, чтобы полностью испортить себе жизнь, а иногда и расстаться с нею.

Профессор отложил книгу и, скрестив руки на груди, после небольшой паузы обратился к первому ряду слушателей:

– А вот что толкает отдельного индивида на путь к саморазрушению – вопрос спорный и до конца не изученный. Впрочем, как и сам человек, будучи на протяжении нескольких тысячелетий объектом особого наблюдения и изучения, в конце концов, даже на исходе нашего двадцатого века является чем-то малоизученным, трудно поддающимся исследованию и анализу.

Вдруг прозвенел звонок, возвестивший об окончании лекции, и в аудитории послышался шёпот, но профессор, повысив голос и мельком глянув на часы, монотонно и твёрдо продолжил:

«В парадигме человеческой истории обстоятельства, приводившие к суициду, были настолько различными, насколько разными были и сами люди, выбравшие этот путь или, если быть точнее, такой финал своей жизни. Это приводит к мысли о том, что сколько людей – столько и возможных решений в классификации обстоятельств, которые приводят человека к самоубийству.