Костя на 3-м курсе устроился в ларёк. По-московски «палатка». Ночным продавцом. Знакомые ребята открыли ИЧП. Автобусная остановка, перекресток, светофор, ресторан, продуктовый магазин и десяток ларьков. Продавали еду и напитки. От жвачки «Ловик» до водки «Черная Смерть». Вечером сменял дневных продавцов – жен хозяев ларька. Заступал в ночь до утра. Менялись дневные ценники на ночные. Ночные ценники дороже в 1,5 раза. Зарплата – разница в цене. Все было законно. Открытый рынок. Свободная конкуренция. Хочешь работать – работай. Хочешь ночью – твоё дело. Хочешь продавать в 1,5 раза дороже – продавай, если будут покупать – молодец.
Зачем устроился? Нужны были деньги. Мать уже третий год болела раком. Три химиотерапии. Уже почти не вставала. Сил не осталось даже на слова. Она лежала у себя в комнате и передвигалась только по необходимости. Доползти до телефона, до холодильника, до ванной комнаты. И с большим трудом возвращалась обратно. Когда-то высокая, красивая женщина, бывший руководящий работник министерства связи, властная и волевая, за три года болезни превратилась в маленького лысого беспомощного гуманоида. За эти три года они обо всем переговорили с сыном. Больше говорить было не о чем. Оставалось просто ждать. И, может быть, надеяться на чудо. Деньги нужны были на лекарства и на оплату соседке – медсестре скорой помощи. Сочувствующая женщина из бескорыстных человеческих соображений помогала ухаживать за больной и делала уколы.
После лекций Костя ехал домой. Он жил на Самотёке. Матери еще в советское время дали там большую четырехкомнатную квартиру в трехэтажном особняке 19 века. Дома обедал и ложился спать. К 20-00 шел на пересменку в ларёк. Так почти каждый день. Работали по двое. С восьми вечера до часу ночи дежурили вместе. Это час-пик. Много покупателей. Магазины закрываются. Закрываются рестораны. Те, что работают ночью – забиваются до отказа, мест на всех не хватает. Самое простое решение для народа – купить в ларьке и выпить дома. Летом можно на улице. Тут же и упасть под скамейку или в клумбу и проспать до утра. После часа ночи наплыв спадал. Один из сменщиков уезжал домой. Костя, как правило, оставался. Нужны были деньги. И домой идти не хотелось. Мать дико стонала по ночам от боли. Спать в квартире, где за стенкой мучается твоя мать невозможно. Отчаяние. Мысль о том, что ты не можешь ничем ей помочь, расшатывает психику до крайних пределов. До физической боли. До безумия.
Хозяевам ларька нравилось, что Костя остается в ночную. Выручка сдавалась большая. Костя работал до последнего покупателя. Спать ложился только под утро. В ларьке была раскладушка. Косте тоже нравилась ночная работа. Он любил людей. Понимал, что им надо. Не то надо, что они покупали: водку и «Амаретто». А то чего они достигали с помощью водки. От чего хотели избавиться. У людей, приходивших за добавкой, все проблемы были написаны на их подогретых лицах. Костя внимательно всматривался в эти лица. Он сопереживал им. Это его немое сострадание всегда достигало цели. Встречное движение поддержки и сопереживания находило отклик в их испуганных душах. И эта тонкость обеспечивала безопасность. Костя был продавец-долгожитель. Напарники менялись часто. Работа нервная. Иногда стычки с покупателями заканчивалась безобразием, после которого напарник уже на смену не выходил.
Торговля была в разгаре. Стемнело. К ларьку подошла шумная компания. Костя узнал их. Это местная шпана. Многие неоднократно судимы за воровство. Сидели. Отмороженные люди. Бестолковые. Глупые. Жалкие. Почему –то, когда они собираются в компанию, то сразу же меняют своё поведение, свою социальную роль. Эти дворовые ничтожества, объединяясь в стаи, тут же вдохновляются тем, что их признали членами хоть какого-то общества и сразу меняют свои подлинные пижамы мудил и соплежуев на костюмы суперменов, отважных парней. Неожиданно появляющейся бравадой они ставят сами себя в такое положение, которое требует от них совершение поступков. Поступков! От них. От людей, мозг которых меньше чем у курицы. И они их совершают. Как последний раз. Простые. Глупые. В основном – это хулиганство, кражи, насилие и грабежи. Дальше – тюрьма. Еще дальше – тьма. Затемнение сознания. Правильнее – замутнение. Навсегда. Костя быстро понял – будут пытаться украсть портвейн. Около десяти ящиков стояло высокими стеллажами вдоль стены как раз ближе всего к входной двери.
– Интересно, попытаются снять сразу ящик, или начнут вытаскивать по одной бутылке?
Внутрь вошли двое покрупнее. Заговорили одновременно:
– Как дела? Чем торгуешь? Сколько стоит?
Костя не слушал. Он понимал, что этот разговор ни о чем. Денег у них нет. Отвлекают его внимание. Он уже успел спрятать кассу и закрыть стол на ключ. Надавил на вошедших грудью в сторону двери. Твари упёрлись и не отступали. Костя быстро сделал незаметный шаг в сторону. Те, что оставались за дверью неказисто пытались вытащить две бутылки из верхнего ящика у дверей. Ларёк стоял на кирпичах, возвышаясь на 20 сантиметров от земли. Плюс ящики сложены высоко. Им было тяжело дотянуться. Работали на ощупь, на цыпочках. Головы опущены вниз, руки тянуться вверх. Костя переложил вес вслед за своим шагом и размашистым апперкотом смачно оперся о подбородок одного из них. От неожиданности тот отскочил, сбивая собой остальных. Вся компания веером отхлынула от дверей ларька. Секунду смотрели друг на друга. Из толпы раздался противный голос:
– Руся, вот ты дебил, это же Костя. Он из 30-й школы. Ты че не узнал его?
– А да, Костя. Ну и хрен с ним. Чего мне с того? Если знакомый, то дай бутылочку по дружбе. У тебя вон сколько много, – ответил Руся.
– И правда. Бог велел делиться. Если ты нам друг, то выдай в долг. Мы завтра деньги занесем. Ты же нас знаешь. Куда мы денемся? – проскрипел незнакомый голос.
Костя выдавил заемщика изнутри ларька подальше от входа, закрыл дверь снаружи и запер на ключ. Встал спиной к стене ларька, чтобы не обошли сзади. Так он делал всегда. Это был уже не первый раз. Скорее всего, нападать не решаться. Многие из них на УДО. Потолкаются и уйдут. Шуты дешевые. Это рядовая стычка. Костя зевнул – становилось поздно.
Вдалеке, по направлению к ларьку шел высокий человек в странной форме.
– Костя, здорова! Как дела? Я знал, что тебя здесь встречу. Есть дело. А это кто? – человек посмотрел на толпу гопников, – Давайте, мужики, уёживайте отсюда, время уже не детское, брысь по домам, – осада была снята.
Это был Максим Воскобойников. Офицер только что созданной налоговой полиции. Познакомились они так. Костя учился на химфаке. Но прославился в институте как мастер по начертательной геометрии. Ему легко давались скрытые смыслы эпюров и разверток. Косте не составляло труда начертить разворот любой фигуры от цилиндра или тора до червячного вала. Но у большинства в группе это не получалось вовсе. Костин преподаватель вел курс в соседнем ВУЗе у взрослых заочников – бывших военных, переучивавшихся на гражданские специальности. Там-то он и посоветовал Максиму обратиться за помощью к его студенту – к Косте. Максим обратился. Предложил деньги за чертеж. Косте понравился Максим. Он был старше лет на восемь. Открытый. Смелый. Не стеснялся того, что ему пришлось переучиваться по конверсии. Ко всему относился с юмором. Костя начертил ему безвозмездно. То есть даром. Максиму этому очень обрадовался. Высокий, худощавый, лопоухий, с грушевидным носом – Максим был типичным представителем львовско-винницких украинцев, для которых щедрость была таким же загадочным явлением в людях, как и категорический императив Канта. От радости, что удалось сэкономить 500 рублей, Максим тут же записал Костю в свои лучшие друзья и стал много рассказывать о себе. Где служил, почему пришлось уволиться из армии. Что в налоговую полицию его позвал знакомый командир. Что создается новая сила. Будут бороться с теми, кто не платит налоги. Но пока еще никто не понимает в операционной работе коммерсов. К чему можно зацепиться, где они мухлюют. Поэтому приняли решение выстраивать агентурную сеть. Подкупать и запугивать бухгалтеров и экономистов на предприятиях и через них узнавать о схемах ухода от налогов.
