…Фиолетовый ирбис взлетал на скальный выступ – «лоб» – оглядывался и, будто дожидаясь, ложился на припорошенный лёгким снежком красноватый камень, нетерпеливо сворачивая и разворачивая пушистый хвост. Его неподвижные глаза надменно смотрели на двух следовавших за ним людей. Едва они оказывались в десятке шагов от только что преодоленного снежным барсом подъема, как барс вставал, потягивался, повернувшись спиной, и неторопливо продолжал путь наверх до следующей остановки. Оставшийся за тремя путниками – зверем и людьми – склон скрылся за перегибом, а стена, на которую они карабкались, неумолимо разрасталась перед ними, уходя высоко в небо, словно превращаясь в колоссальный барьер, преграждавший подъем из бездны в Неизвестное… Но барс неутомимо вел их наверх по только одной ему знакомой ниточке, и в людях, вырвавшихся из безысходности, разгорался огонёк надежды…
Все три живых существа объединяли ощущение враждебности мира гор и готовность прийти друг другу на помощь.
Второй, раненый в ногу, передвигался с видимым усилием, все чаще останавливаясь для отдыха. И барс ирбис, понимая звериным инстинктом, как труднее этим двуногим с оружием становится идти по звериной тропе, по-прежнему бесшумно ставил лапы, оставаясь на том же удалении, что в самом начале пути…
…Тропа, отмеченная пунктиром следов зазмеилась сначала влево, потом загнулась резко вправо на казалось совсем непреодолимый хаос непонятно как державшихся камней. Когда люди вскарабкались на очередную площадку, они увидели огромную трещину, прорезавшую горную стену, и через трещину им в глаза ударило зеленое пятно долины…
До нее еще оставался нелегкий и опасный путь, но, вырвавшись из мира забвения, люди ощутили силу и решимость вернуться к живым. Барс лег на камне неподалеку от трещины и, держа ровно голову, смотрел на людей, уверенный в своей силе…
И люди, проходя мимо него всего в нескольких шагах, остановились, подняли кверху оружие и склонили головы. Потом они осмотрительно начали спускаться, но, перед тем как исчезнуть, еще раз оглянулись и встретились взглядами с ирбисом. И почудилось им, будто властелин гор опустил перед ними свою голову и чуть смежил блиставшие ровным голубым светом глаза…
Люди пропали за перегибом, но барс еще долго не уходил, терпеливо дождавшись мига, когда крохотные фигурки мелькнули на дальнем зеленом пятне в трещине в красноватом камне…
Ирбис высоко подскочил и, свернув хвост, сделал прыжок вокруг себя. Припав к земле, он с мгновение полежал, а затем встал и исчез в нагромождении камней…
…Золотистый ретривер с шумом бросился в воду, доплыл до брошенной палки, схватил ее и, отряхиваясь на траву берегового уклона, понесся к стоявшему метрах в пяти над рекой преклонных лет седому мужчине. Подбежав и выпустив палку из пасти, пес уселся на задние лапы и, ерзая, с нетерпеливым отрывистым лаем, требовал продолжения. Хозяин его, стоя на верхнем краю спускавшейся к реке каменной лестницы, кинул палку в реку, окаймлявшую парк. Собака через мгновение снова выбралась на берег, отряхнулась, но внезапно выронила палку и нагнула голову, принюхиваясь к траве. «Simwa, mein braver Junge…Komm!», – позвал хозяин, но ретривер, пригнувшись к траве, перебежками передвигался по диагонали к кустам, окружавшим плотными живыми изгородями подножья высоких тополей, росших вдоль берега. Старик стоял все там же и тщетно подзывал собаку.
Та добежала до кустов, обступивших самое высокое и чуть наклонившееся в сторону от воды дерево, до половины туловища просунулась вовнутрь и вдруг, выскочив обратно бешенным прыжком, легла на траву и заскулила, то приподнимая голову, то опуская ее между лап… Старик медленным, осторожным шагом двинулся к собаке по уклону, оступаясь и с трудом удерживаясь на мокрой траве. Когда он подошел вплотную к собаке, та вдруг завыла, и старик раздвинул руками колючие кусты…
Он увидел на прогалине внутри невероятно белое среди полумрака тело и, почувствовав дурноту, отпрянул назад и, не устояв, неловко упал навзничь, дернув голвой, и почувствовал резкую боль в шее уже лежа на траве. Симва вскочил и оглушительно залаял над самым его ухом…
…Старик очнулся от резкого запаха – кругом стояли и ходили люди, в форме, в зеленых костюмах, в повседневной одежде, мужчины и женщины. Его поддерживали за плечи и затылок, и молодая женщина сидела на корточках перед ним, о чем-то его спрашивая. «…geht’s Ihnen jetzt gut?», – услышал старик будто из глубины. От молодого, низкого голоса вернулись все звуки и картина окружавшего приблизилась… Симву никто не держал за поводок, он лежал сбоку от женщины и изредка поскуливал…
«Ihr Hund ist so ein richtiger Schützer…», – улыбнулась женщина, посмотрела на старика внимательно и спросила: «Möchten Sie jetzt bissle Ruhe haben? Komissär hat ein Paar Fragen an Sie.» «Ich stehe Ihnen gerne zur Verfügung», – улыбнулся старик и сделал попытку приподняться. Но и темнота в глазах на мгновение охватила его, он прилег, удерживаемый невидимыми сильными руками, на траву. Женщина встала, что-то громко сказала и еще через минуту старик почувствовал, что его приподнимают с земли и укладывают на твердое, потом его тело колыхнулось от толчка и он ощутил себя в невесомости и сознание вновь оставило его. Опять откуда-то издали раздался слабый лай…
Криминальный комиссар Бремикер дежурил с полуночи в Polizei Bezirksverwaltung в Лихтенфельде. Район был несколько лет назад объединен из восточно-берлинского и западно-берлинского округов и представлял пока еще для начальства сложность. Лихтенфельд, как шутили на совещаниях в Полицей-президиуме Большлго Берлина, пример «интеграции Востока и Запада»…
Здесь собрались все проблемы бывших жителей восточно-германской столицы, неудачников из Западного Берлина и расселившихся как саранча иммигрантов, в основном русских и вьетнамцев. Если последние, в основном потомки, родственники, друзья тех, кто в свое время учился в «русской оккупационной зоне», жили изолированно и не пускали чужих в свое загадочное сообщество, то русские, напротив, вели весьма шумное существование, живя непонятно как и непонятно на какие средства. Впрочем – и об этом полиция хорошо была информирована – основные доходы подавляющего числа русского населения Лихтенфельда пополнялись из государственной кассы помощи безработным.
Но именно русские сумели превратить свой неопределенный статус в постоянный, нисколько его не стесняясь, и удивительным образом демонстрировали внешне совершенно небедный уровень жизни. Постоянно по Лихтенфельду ездили кавалькады машин, при виде которых сам Бремикер и его сослуживцы лишь скрежетали зубами. Такими же удивительными были и шумные празднества, устраиваемые русскими, на которые частенько прибывали турки из Нойкельна, те турки, которые постоянно фигурировали в криминальных сводках…
