Зимнее калифорнийское утро. Солнце не забывает заглянуть в эти края даже в феврале! Деревья с жадностью впитывают лучи его; всем своим видом как бы сопротивляясь зиме, выставляют напоказ остатки роскоши поблекшего своего убранства. Яркое сияние солнечного света в сочетании с утренней свежестью создает в этих местах особенную гармонию: любой день ощущается праздничным!
Американцы спешат по неведомым мне делам, да и мне не до них: боюсь оторвать взгляд от вырванного из блокнота листа бумаги, закрепленного у лобового стекла автомобиля. На нем расписана схема проезда (как тут говорят, «дирекшн», англ. Direction), от которой нельзя отклоняться: череда незнакомых улиц, перекрестков и номеров автомагистралей способна запутать кого угодно.
Вот и долгожданный Exit (съезд) с «фривэя». Кажется, я на месте. Полицейский, стоящий на обочине (вернее, сидящий в своей машине), смотрит на меня с подозрением. Догадываюсь, что его, по всей видимости, «напрягает» чрезмерно серьезное выражение моего лица. Еще бы мне не быть серьезным! Момент, можно сказать, исторический: я еду к самому Николаю Водневскому!
Дом Водневских укутан густой чащей высоких деревьев и к нему ведет лишь узкая проселочная дорога. Тишина ощущается почти физически; она благодатно действует на настроение, помогая услышать и пение птиц, и шум ручья. Нарушить покой здесь могут только заблудившиеся дикие животные. Ну и забрался же в глушь брат Николай! Сказано: «Динозавр». Это близкие друзья его так величают иногда. Почему? Теперь уже вряд ли кто-то вспомнит. Да и надо ли? Сам Николай Александрович шутит по этому поводу: «Наверное, потому, что очень старый. А еще потому, что наше поколение эмигрантов-старожилов потихоньку вымирает».
Собственно, благодаря старому знакомству брат и согласился на интервью. Обычно он этого не делает: не любит привлекать к себе много внимания. Удивительно скромен в быту и общении этот человек. Даже не верится, что перед тобой – тот самый, знаменитый НИКОЛАЙ ВОДНЕВСКИЙ!
…Вхожу в гостиную. В доме тепло, а потому особенно уютно. Потрескивают в камине дрова. Мы начинаем неспешный разговор о малоизвестных страницах жизни моего собеседника…
– Николай Александрович, сколько лет Вы уже живёте в Америке?
– А вы сами посчитайте сами. С 1951 года, сколько это будет?
– И часто за это время бывали на родине?
– Пять раз. Открылась возможность после того, как началась перестройка.
Слева направо: Николай Водневский, Ярл Пейсти, Иоанн Марк Галустьян, Павел Рогозин
– Какие впечатления от визитов?
– Печальные. Деревня в Брянской области, где я родился, раньше состояла из 25 изб и хозяйств. Когда я там был в первый раз, оставалась одна изба, а теперь и ее нет. Все люди разъехались: деревня, говорят, стала «нерентабельной»…
Там очень красивые места, богатая растительность, но теперь всё в запустении. Да и материально очень бедная местность. Поэтому впечатления тяжелые, как и от посещения родственников. На родине осталась только одна моя племянница, которая помнит меня (я помню ее еще маленькой девочкой), и ее дети, мои внучатые племянники, которые слышали от родителей, что в Америке у них есть дедушка.
Посещал я и город, в котором когда-то учился. Он сильно пострадал от чернобыльской катастрофы. Старообрядческий город. Недавно там была основана первая Церковь евангельских христиан-баптистов, с которой я поддерживаю тесную связь.
– Как Вы относитесь к эмиграции христиан из республик бывшего Советского Союза?
– Это очень сложный вопрос. Я беседовал со многими приезжими, и от всех слышал разное. Одни говорят: «Знаете, я имел откровение, чтобы я поехал». Другие: «Мне сон приснился». Третьи: «Я слышал голос, который сказал мне: Поезжай!», и так далее.
Ничему этому я, конечно же, не верю. Думаю, причина проста: рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И это нормально, это естественно! После пережитых в Советском Союзе скорбей верующие люди оставляют родину в надежде найти нечто лучшее. Но одного я не одобряю – это когда эмигрируют рукоположенные братья. Их рукополагали, и они в своей молитве говорили: «Господи! всю мою жизнь я Твой слуга, я принадлежу Тебе – пользуйся мною!» Теперь они оставили свои Церкви, оставили служение. Некоторые из них сперва были против эмиграции, но потом сами неожиданно оказывались в числе эмигрантов. Приехав сюда без знания языка, они не находят применения своим познаниям Слова Божьего, не могут делиться своим духовным опытом ни с церковью, ни с соседями. Мне очень жаль этих братьев! Они сами себе закрыли доступ к духовной работе.
Я думаю, что в этом вопросе нужно вести себя, как капитан корабля, попавшего в кораблекрушение. Настоящий капитан спешит посадить пассажиров в спасательные шлюпки, но сам покидает корабль последним. Так и здесь должно быть. Это моё понимание, хотя, может быть, я и ошибаюсь. Я уверен: духовные работники должны оставаться на родине, даже если она в беде. Тем более, что именно там Господь сегодня широко открыл двери для благовестия.