Историография следов помады
Предисловие переводчика
Грейла Маркуса, американского критика и культуролога, часто называют «патриархом» рок-журналистики, потому что в 1960-е годы он был автором и редактором только начавшего выходить журнала «Роллинг Стоун». Однако его исследовательские интересы находятся дальше границ поп-, рок- и фолк-музыки. В своих книгах Маркус рассматривает феномены народной и популярной культуры в контексте истории и мифологии (чаще всего американской), разыскивая там истоки и мотивы творчества своих героев. Такой стала и вторая книга писателя: «Следы помады: Тайная история ХХ века» (1989), выпущенная в России издательством «Гилея» в 2019 году.
В этом исследовании автор рассматривает феномен британского панк-рока как квинтэссенцию всего авангардного проекта в западном искусстве ХХ века: от футуризма (1910-е) к дадаизму (1910—1920-е) и далее – через сюрреализм (1920—30-е), леттризм (1940—50-е), ситуационизм (1950—60-е) – вплоть до панка в 1970-е. Маркус уверен, что панк явился гораздо более радикальным проектом, достигшим более значительных целей, чем все его предыдущие источники – во многом благодаря тому, что стал более массовым явлением, стал частью поп-культуры.
Однако импульс отрицания, содержащийся в авангардном проекте ХХ века и интересующий Маркуса в его книге, разумеется, не был впервые обнаружен футуристами накануне Первой Мировой войны, и нити к нему ведут далеко за пределы ХХ века, в глубь эпох. Поэтому героями «Следов помады» становятся парижские коммунары, революционер XVIII века Сен-Жюст и средневековые мистики. Маркус выдвигает идею, что импульс отрицания, проходящий в западной культуре и общественной жизни через века, сродни идее Ги Дебора о «ситуации»: импульс недолговечен, он подобен вспышке, «проходу» (по определению ситуационистов), и покидает своих носителей спустя время. Поэтому многие герои «Следов помады» (например, дадаист Рихард Хюльзенбек, ситуационист Ги Дебор или панк-исполнитель Джонни Роттен) имели в своей жизни «звёздные часы», когда через них в искусстве ХХ века проявлялся импульс отрицания, затем покидавший их, чтобы проявиться в следующей стадии авангардного проекта.
Этот импульс (отрицания культурно-политических норм современного общества) сродни духу, что «веет, где хочет» – его носители могли не знать или не интересоваться деятельностью своих идейных «предков», но каждый раз новая форма отрицания наполнялась всё тем же содержанием. Искусство дадаистов, идеи ситуационистов, выступления панк-музыкантов Маркус объединяет в единый заряд ненависти к войне и стремления обличить ложь господствующих в обществе взглядов на историю и культуру. Рассказывая о книге в 1989 году, Маркус отметил:
Все люди, о которых я пишу, являлись, как мне видится, отчаянными утопийцами. Они хотели идеального мира и поэтому верили в идеальное разрушение. Но идеального мира не достичь. И поэтому всё заканчивается разочарованием и меланхолией.
С невозможностью достичь идеального мира сталкиваются не только отдельные люди искусства, но и революционные порывы целых поколений – как Великая французская революция, Парижская коммуна, или Красный Май 1968 года. Или даже Движение за Свободу Слова в Беркли 1964 года, участником которого был сам Маркус и, по его признанию, именно тот импульс отрицания, что стоял за Движением, впоследствии – когда писатель снова узнал его в панк-роке, – вдохновил на поиски проявления этого духа в культурной истории и попытку осмыслить траекторию его «проходов».
На написание «Следов помады» ушло много времени – девять лет, все 1980-е и в 1983 году, уже собрав малоизвестный на тот момент и труднодоступный материал, Маркус решил его «обработать». Он прибегнул к методу «художественного развлечения» – написал на основе накопленных знаний пьесу «Историограф: Кабаре Вольтер».
Её жанр, наверное, можно определить как фантасмагорию. Действие происходит в «Кабаре Вольтер», но это необычное действие: в зале собрались многочисленные герои «Следов помады» – люди, жившие в разные эпохи и в разных странах. Всё происходящее – сумятица, чехарда, скандал и – калейдоскоп. Вот как автор объяснил, что именно его привлекло в культурном калейдоскопе разных эпох:
Мне было интересно, что вот есть люди – разделённые далеко по времени, разделённые далеко по месту, которые, за редким исключением, ничего не слышали друг о друге, – которые пытались делать очень похожие вещи, они занимались похожими проектами, может быть, в журнале, как это делали ситуационисты, или в небольшом ночном клубе, как дадаисты, в концертных залах и в записях, как Sex Pistols. Все они пытались найти способ – в наиболее безопасной форме – сорвать покров таинственности с мира, в котором они оказались. Поместив его в наименее безопасную форму, уничтожить его.
Текст «Историографа», где к почти каждой реплике героев прилагается комментарий, был напечатан в журнале Common Knowledge в 1993 году и лишь однажды был зачитан автором на презентации юбилейного выпуска «Следов помады» в 2009-м. В 2017-м обновлённая и пересмотренная версия пьесы опубликована на сайте писателя greilmarcus.net.
В 1983 году, впервые посетив место «Кабаре Вольтер», я был в восторге от того, что помещение занято дискотекой «Teen «n’ Twen». Мне показалось уместным, что стены, в которых несколько месяцев в 1916 году проходили вечерние представления поэта и драматурга Хуго Балля, певицы и поэтессы Эмми Хеннингс, художников и коллажистов Марселя Янко и Ханса Арпа, поэтов Рихарда Хюльзенбека и Тристана Тцары – внезапно все эти люди обратились музыкантами, танцорами, провокаторами, смельчаками, клоунами, для своего шума и телодвижений обретших волшебное слово: Да-да, – и вот эти самые стены теперь стали пространством для Майкла Джексона и Майкла Сембелло.
Потому что Дада никогда не боялся поп-музыки, в той же степени, в какой Дада впоследствии оказался антитезой к крайне возвеличенному модернизму Ньюмана или Ротко. Глядя на вывеску «Teen «n’ Twen», я фантазировал о Хуго Балле в будке диджея, сводящем с ума заполонившую танцплощадку толпу ремиксом на свой собственный цюрихский хит «Karawane», «Hot Stuff» Донны Саммер, «Call Me» группы Blondie.
Симультанное творение, состоящее из насилия, чёрного юмора, цинизма, невинности и утопии, настойчивости в том, что возможно всё, не только в ночном клубе, но и во всём мире – это сделало «Кабаре Вольтер» местом, где родилась наша эпоха. Однако, в отличие от полей сражений Вердена, студий Metro-Goldwyn-Mayer в Голливуде, Зимнего дворца или улиц Монмартра, «Кабаре Вольтер» остаётся единственным местом из этого перечня, которое соразмерно человеку.