Я расскажу вам без прикрас
О том, что слышал и что знаю.
О жизни мой пойдёт рассказ,
Что ж, потихоньку начинаю.
Шел первый беленький снежок,
Земля под чистым покрывалом.
В деревню утром слух дошёл,
Что власть народная настала.
Снежки летели, смех ребят —
Для них пока всё очень просто.
Иван был тоже очень рад
Среди таких, как он, подростков.
Тогда не понял он ещё,
Что жизнь в стране перевернулась.
И семьи все, и каждый дом
Рука истории коснулась.
В семье три брата, две сестры:
Василий, Сашка, Катя, Ольга.
Иван (был старшим среди них).
Но детство длилось их недолго.
Играли, дрались иногда
И быстро всё потом прощали.
А братья от других всегда
Сестёр своих оберегали.
За них и дрались так всерьёз,
С разбитым носом приходили.
Никто у них не видел слёз,
И сёстры раны им лечили.
И быстро штопали штаны,
Чтоб им от мамы не попало.
И всё-таки, бывало, им
От мамы всё же прилетало.
Обычно тряпкой иль ремнём.
Отец – тот был намного жёстче.
Но не за драки – за враньё.
Дурь выбивал, доставши вожжи.
И всё ж для них он был герой.
И уважали, и любили.
С войны с крестом домой пришёл,
Бил за царя и за Россию.
Никто не думал, не гадал,
Что мужичок один картавый
Вдруг прочитает «Капитал»
И, как волчок, крутнёт державу.
И завертелось, понеслось.
Отец – на сына, брат – на брата,
Что было вместе, стало врозь.
Крушили всё, так было надо.
Всё отобрали, что смогли,
А богатеев разогнали.
И ничего не сберегли,
Ещё беднее только стали.
Война закончилась, и вот
Не стало красных, белых, синих.
Жестокий голод бил народ,
Болезни многих покосили.
Отец с Гражданской не пришёл,
Заботы мать к земле пригнули.
Картошка в чугунке на стол,
И дети руки потянули.
Иван остался за отца,
Семья легла ему на плечи.
И что там дальше – не понять.
Лучина тускло в доме светит.
А «комиссары» чисто всё
В деревне напрочь забирают
И «продразвёрсткою» грабёж,
Грозя наганом, называют.
Газеткой машет лысый вождь,
Кидает лозунги лихие
И думает, его поймёт
Народ безграмотной России.
И не понять ему народ,
Ведь из дворца не видно дали.
А на дворе опять снежок,
И Новый год не за горами.
А там ещё один, другой.
Катились годы, тяжко было.
И лысый вождь от нас ушёл,
Но это жизнь не изменило.
Ему на смену встал иной —
Усатый, жгучий и с Кавказа.
Как будто с гор слетел орёл,
Задумал изменить всё сразу.
Колхозы стали поднимать
И сказками народ кормили.
Иван не смог тогда понять,
И многим ум тогда смутили.
Всё стало общим и ничьим,
А раз ничье, то и не надо.
Всех подравняли, как смогли.
Лентяям, пьяницам отрада.
Их трое в доме из мужчин,
И все в хозяйстве помогают.
Сестрёнки тоже подросли.
Готовят, моют, убирают.
Пошёл Иван тогда в колхоз
За трудодни на пилораму.
Работал сутки – день и ночь,
Ещё учился мало-мало.
Освоил грамоту вполне.
Писал, считал так понемногу.
И вот трудом своим сумел,
Поднял семью, и слава Богу.
Но лень и зависть – две сестры.
И злоба тоже ходит рядом,
И вот доносы понесли,
Что он «кулак», проверить надо.
Что много птицы у него,
Что яйца лишние он прячет,
Что мало молока сдает.
А значит, надо «раскулачить».
Что, в общем, хорошо живёт,
Не так, как пьяницы-соседи,
Что агитацию ведёт,
Чтоб власть крестьяне силой свергли.
И вот примчались на конях
В кожанках всадники лихие.
Скотину, птицу посчитав,
С собой Ивана уводили.
Не объяснив, куда, за что.
Стояла мать и братья, сёстры.
Он крикнул им, махнув рукой,
Что обязательно вернётся…
По деревням прошёл террор,
Большевики всё палку гнули.
Забрали много мужиков.
Кого в тюрьму, кого под пули.
Он не один такой попал
Ему клеймо «кулак» пришили.
Хоть пули всё же избежал,
Но вот судьбу его решили.
В бараке грязном в темноте
Сидел и думал он о доме.
Сидел и думал о семье,
О новой власти, о законе.
А власть народная ему
Сказала, мило улыбаясь:
«Его и всю его семью
В края глухие высылают».
Не знали дома ничего.
Всё ждали, может быть, вернётся.
Вот, кажется, шаги его,
Но нет, пурга в калитку бьётся.
И так тянулись ночи, дни,
А ночь зимою длится дольше.
Хозяйство как могли вели,
Мать поседела ещё больше.
Он не пришёл, как обещал,
Зато примчались «комиссары».
Забрали всё, что можно взять.
Сказали им, чтоб собирались.
И вот на следующий день,
Собрав в узлы еду, одежду,
У русской печки в тишине
Сидели, грелись все, как прежде.
Последний раз всё оглядев,
Что дальше – только неизвестность.
Здесь жизнь была, и боль, и смех,
И дом дарил тепло и нежность.
И думы разные ползли:
За что судьба их наказала.
Вдруг стук какой-то у двери,
Мать по шагам его узнала.
И он вошёл, но не один.
Худой и бледный, но здоровый.
Два конвоира рядом с ним,
И взгляд у них чужой, суровый.
Сказали: «Собирай узлы,
Выходим все на двор, к обозу».
Он мать обнял, и все пошли,
Неся нехитрый скарбик к возу.
Обоз из нескольких саней.
Печально смотрят бабьи лица.
Сильнее кутают детей,
Чтоб им в мороз не застудиться.
И поползли леса, поля.
В далёкий край, где всё чужое.
Где необжитая земля,
Где только ветер дикий воет.
Через неделю съели всё,
Остались крошки только детям.
Болели через одного,
А вот двоих уж Бог приметил.
Их хоронили по пути,
В снегу руками зарывали.
А через день уж не найти.
По следу рыщет волчья стая.
Но вот подъехали к реке.
«Стой!» – командир сказал обозу.
И люди подошли к воде.
Дороги нет, нет дальше ходу.
На льду вода и полыньи.
Все молча на реку смотрели.
Тут снова крикнул командир:
«Эх, чёрт, видать, не доглядели.
Наверно, сбились мы с пути.
Зима дороги все накрыла.
Попробуем обход найти,
Чтоб перейти возможно было.
Я весь отряд беру с собой.
У вас тут мужиков хватает.
Кругом тут «контры» ведь полно,
Лес дикий тут их укрывает.
И если вдруг случится бой,
То в нём боец мне каждый важен.
Для вас же контра – значит, свой.
Вы ж кулаки, он вам не страшен.
Мы ненадолго, час иль два.
Дорогу сыщем и обратно.
А вы отсюда никуда.
Да вам и некуда деваться.
Без нас дороги не найти,
На корм волкам или замёрзнуть.
А впрочем, можете идти,
За хвост свою удачу дернуть.»
Отряд растаял в белой мгле,
Мешок пшена на всех оставив.
Скатилось солнце по горе
И скрылось, сумерки настали.
Всю ночь мужчины стерегли,
Огнём пугая волчью стаю.
Кострами грелись как могли,
В санях под сеном дети спали.
Ночь проползла, а после день.
И стало ясно, что неясно,
Отряд вернётся ли теперь,
Иль ждать его уже напрасно.
А может, это план такой,
Их завести сюда и бросить.
Ведь не узнает же никто.
Кто про врагов народа спросит?
В народе паника пошла,
Как жить или куда податься.
И, обсудив все против, за,
Решили: надо оставаться.
Наутро, только рассвело,
Мужчины стали собираться,
Чтоб нарубить побольше дров,
Ведь надо как-то обживаться.
Вот мужики, кто посильней,
В лесок отправились гурьбою.
Три топора всего-то есть.
Кто смог, из дома взял с собою.
Назад теперь им не дойти,
Ведь лошадей им «дохлых» дали.
