«Когда изолировали Берию, он попросил карандаши и бумагу. Мы посоветовались между собой… а потом решили, может быть, у него появились какие-то побуждения рассказать искренне, что он знает о том, в чём мы его обвиняли. Он начал писать записки…» (Воспоминания Никиты Сергеевича Хрущёва).
А что, если Никита Сергеевич ошибся не только с кукурузой и Леонидом Ильичом – и Берия написал не только те записки, которые адресовались «товарищам Маленкову и Хрущёву»?! Тем более что и бумаги, и карандашей, и времени ему хватало?! Оснований исключить такую возможность не больше, чем исключить «постановку суда» над Берией. И редакция приняла решение не исключать такой возможности. Полагая рукопись, оказавшуюся в её распоряжении, достоверной, редакция отнюдь не призывает следовать её примеру. Она рассчитывает лишь на то, что эта публикация, как минимум, вызовет интерес у человека, пытающегося дойти до истины не только своими ногами, но и своими мозгами.
P.S. Редакция честно сознаётся в редактировании отдельных мест без ведома автора. Но как бы мы могли это сделать, не имея «обратной связи»?! Да и редактировали мы не мысли, а только слова… ну, кое-где ещё уточнили и дополнили некоторые цифры. И, потом: частично признаваясь в косноязычии, автор не раз сожалел об отсутствии редактора! Мы расценили сожаление как пожелание – и, вот, «они нашли друг друга»! Да и, что тут такого?! Вон, те же спортсмены или генералы, чьим вкладом в «собственные» мемуары являются только имена на обложке – и ничего: «авторы»! Думается, в свете высказанных соображений, автор не был бы… не будет… не есть в претензии на редакцию… и её редакцию. Может, он уже и одобрил нас.
P.P.S. И ещё: мы публикуем труд Лаврентия Павловича под оригинальным, пусть и не слишком оригинальным, названием. Во вкусах мы «совпадаем» с автором, но уже «с другой стороны». Название «Из записок Лаврентия Берии» верно и в смысле того, что мы… сделали из записок Берии! А мы придали им «товарный вид» и подготовили к «употреблению», не посягая на авторскую манеру и оценку фактов. Если это не благо, то, как минимум, грех средней руки.
«Из записок…». Я уже слышу вопрос: «почему так скромно? Почему не развернулся на полноценные мемуары? Или, хотя бы на «Записки»? Материала не хватило или духу?». Отвечаю: материалов – с избытком, хоть конкурс устраивай. И на отсутствие духа не жалуюсь. Но кое-чего действительно не хватает. Только не надо крутить пальцем у виска: не мозгов – времени. А не хватает его по причине «дружков».
Да, уж: «дружки-подельники»!.. За одно только и можно их поблагодарить: за бумагу и карандаши. Снабжая меня, эти умники думали, что в благодарность «дурак» Берия либо начнёт «колоться», либо продолжить валять дурака с «записками старым друзьям» на тему «SOS!». Пусть думают, а я «поваляю дурака» в другом направлении – по линии мемуаров. В этом отношении название «Из записок…» – наиболее точное. Это тот случай, когда форма отвечает содержанию. Ведь Хрущёв с Маленковым думают, что я пишу записки только одного «ассортимента»: им лично. Ну, а я немножко «вышел за рамки»! Так, что, как ни крути – «Из записок…»!
Но времени действительно, не «вагон с тележкой». Время поджимает меня, потому что его поджимает следствие, а уже его – кремлёвские заказчики. Поэтому мне надо стараться. Нам с судьбой надо стараться. Мне – для того, чтобы успеть хоть что-нибудь написать. Ей – для того, чтобы хоть кто-нибудь успел прочитать то, что я успел написать.
Отсюда – цель: смахнуть пот со лба под текст «Ещё одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя». Поэтому мне не до развёрнутых воспоминаний – про папу с мамой, про дедушку с бабушкой. Пойди я путём классического мемуариста, мне не дойти и до середины. Значит, остаётся лишь одно: изливать из себя наболевшее, плюя на условности и хронологию. Ведь я взялся за карандаш и бумагу не в контексте установки «бойцы вспоминают минувшие дни», и не для того, чтобы поделиться жизненным опытом с подрастающим поколением.
Так, что, не мемуары это, а, скорее, воспоминания и размышления. Так сказать, «Былое и думы». Мне действительно есть, о чём поразмыслить… пока есть, чем. По причине лимита времени и не самых комфортабельных условий мысли мои – подчас хаотичные и обрывочные. Классические мемуары так не пишутся. Для их написания требуется большой «научный аппарат». Нужно сидеть в архивах, в библиотеках, «перелопачивать» тысячи страниц документов и чужих мемуаров, встречаться с очевидцами, подключать всевозможных помощников к делу сбора материалов и редактирования текста.
А у меня всё – не так. Никого я не подключу, и ничего я не «перелопачу». Потому что сижу я не в архиве и не в библиотеке, а в одиночной камере. Отсюда у меня не может не быть мыслей Екклесиаста: «суета сует, – всё суета». Это я – насчёт перспектив и читателей, и тех, и других – отсутствующих. Ведь «дружки», если и снизойдут, то лишь до первой характеристики!
Зачем же я тогда пишу? Из верности принципу графомана: «Не могу не писать»? Отчасти – да, но по другим соображениям. Я ведь не жду ни денег, ни признания. Хотя бы потому, что не дождусь. Моя судьба после июльского Пленума – дело ясное. Потому, что тёмное. Будь оно хоть чуточку светлее, я бы всё ещё существовал в режиме «надежды юношу питали».
Откуда я знаю о Пленуме? Элементарно: «товарищи» «просветили»… чтобы на душе стало ещё темней. И всё же я пишу: рука сама тянется к огрызку карандаша. Я пишу и буду писать! Лучше, уж, изливаться мыслями, чем слезами! «Рецепт выздоровления»: «чем больше слёз, тем больше облегченья, в слезах и заключается леченье!» – не для меня!
Есть и другое обстоятельств: «audiatur et altera pars». «Да будет выслушана и другая сторона». Ведь мне столько уже «нагрузили», что давно пора «разгружаться» с тем, чтобы «сгрузить» хотя бы лишнее.
Итак, за лимитом времени я опускаю «розовое детство и розоватую юность» (мерси, Остап Бендер!). По этой же причине я буду говорить лишь о том, о чём не могу молчать. О том, что приходит на ум само, без спроса, а не по плану мемуариста. Удивительным образом моё вынужденное желание иногда совпадает с «любопытством» следствия. Ведь я пытаюсь остановиться именно на тех вопросах, которые уже сегодня мне «отгружают составом преступления». Вот их краткий перечень. «Как этот враг народа пробрался в органы» – раз. «Как ему удалось натворить то, что ему удалось натворить» – два. «Как он вредил в годы войны» – три. «Как он злоупотреблял доверием Хозяина» – четыре. «Как он не участвовал в добрых делах» – пять. «Что поделывали его подельники – и что он поделывал с ними» – шесть. Ну, и семь – уже от себя: «как я дошёл до жизни такой». До одиночной камеры, то есть, и не по обвинению в революционной деятельности?
