Приласкаю я рукой счастье светлых лет…
«Ах, Рассея, моя Рассея…»
С. А. Есенин бесспорно стоит в одном ряду с корифеями русской поэзии: Пушкиным и Лермонтовым, Некрасовым и Тютчевым, Блоком и Гумилёвым.
Почему? Ответ прост и понятен каждому русскому человеку: его стихи – это сама душа и само сердце России. И потому-то, наверное, его стихи особо музыкальны, как ничьи другие, лиричны и проникновенны. Да и вряд ли кто-либо будет спорить об этом. Время всё расставило по своим местам… Где те (да и вряд ли кто уже их помнит), кто без стыда и зазрения совести возводил хулу на самого Поэта и его произведения? Где они, кто пытался, да не получилось, спихнуть его грубо и нагло с Поэтического Олимпа ещё при жизни. Ничегошеньки-то у них не вышло. Есенин был, есть и остаётся лучшим среди лучших золотого века русской словесности, смело и без оглядки шагнув в век двадцать первый, —
«Я буду воспевать всем существом поэта
Шестую часть земли, с названьем кратким – Русь…»
Лучше, по-моему, и не скажешь…
При жизни, как большой русский талант, Есенин явно не вписывался в тот образ и в ту когорту рифмоплётов, а проще говоря окололитературных бездарей и проходимцев всех мастей, который стала диктовать новая жизнь и новые порядки. Да и сама эпоха революционных потрясений и гражданской смуты – не время для лирики, будь она хоть трижды талантливая, как у Сергея Есенина. Увы и ах, иные времена, иные нравы…
То, что позже вменялось ему РАППом (а понимайте как врагами и завистниками), как философия упадничества и воспевание отсталой деревенской жизни, по сути своей оказалось (да и бесспорно было всегда, именно всегда) глубочайшим лиризмом и тонкой проникновенной любовью к Малой своей Родине, дороже которой для Есенина ничего не было и быть не могло. Да и только ненавистники всего русского и православного могли беззастенчиво охаять «Письмо к матери», «Клён, ты, мой опавший», «Отговорила роща золотая» и ещё, и ещё, и ещё… Это как плюнуть в святой колодец, в светлый незамутненный родник, в самую русскую душу. А сколько ещё было таких гадостных плевков – не счесть.
Да и какое сердце надо было иметь и какую несогбенную волю, чтобы всякий раз, подымаясь с колен, с в кровь разбитым лицом – от таких злобных нападок немудрено – написать ещё и «Пугачёва». А как страстно любило сердце Поэта жизнь, чтобы на излёте своего земного пути выдать на гора величайший шедевр русской поэзии, поэму «Анна Снегина», сравнимую лишь с пушкинским «Евгением Онегиным». Потому-то, наверное, так яростно и страстно (уже в другое время и в другую эпоху) В. С. Высоцкий играл на сцене Таганки и самого Есенина и его Хлопушу в бессмертном «Пугачёве». Одна из звёздных ролей знаменитого Барда и Актёра. Сама энергетика русской души от одного Мастера без остатка влилась в творчество другого Мастера, преодолев без усилий время и расстояние. Про таких людей принято говорить «родственные души»… А как результат – Хлопуша в исполнении Владимира Высоцкого – шедевр высочайшей сценической пробы. Непревзойдённый. Как живой памятник на века.
И у Есенина всё будет потом. Потом, спустя десятилетия. Признание и слава, всенародная любовь и многомиллионные издания книг его стихов. И, конечно же, песни и романсы на его стихи. Вот уж воистину талант на века!
Но а при жизни его продолжали терзать: недруги и завистники, РАПП с её системой номенклатурных критиков. Последних проще назвать критиканами или ещё как-нибудь похлеще. Они того заслуживают. Как смехотворны сейчас, с высоты нашего времени, отсюда, из двадцать первого века, их беспощадные нападки на Поэта и обвинение его, в «хулиганстве» и воспевании дна человеческого общества («Москва кабацкая»). Но это сейчас и здесь, а тогда Поэт, даже такой как Сергей Есенин, мог запросто загреметь и в расстрельные списки, несмотря на своё самое что ни на есть крестьянское происхождение. Мог запросто оказаться у роковой черты. Судьба хранила его до поры, до времени. Хранила, чтобы написал ещё, ещё и ещё…
А что касается обоих вышеупомянутых циклов стихов, то это в творчестве Поэта был не более, чем вызов сытому НЭПмановскому обществу, российской действительности после кровавой гражданской смуты. Стихи Поэта безжалостно хлестали по физиономиям тех, кто вновь в своей махровой сытости и материального преуспеяния, «забурел», враз почувствовав себя – «Ого-го-о, смотрите, какие мы крутые! Любуйтесь на нас, фартовых!» – хозяином новой жизни. Разумеется, не только в Москве. К этим скороспелым буржуям у крестьянского Поэта был свой счёт, своё отношение к новоявленным нуворишам, в сущности своей – подлым людишкам, никчёмным хапугам и барышникам. Уж им-то, точно, жизнь российской глубинки с её повседневным крестьянским трудом и непосильными заботами, когда ко всему ещё по стране прокатились без перерыва две губительных войны, так вот им эта жизнь была, мягко выражаясь, безразлична. Наплевать на всех и вся, вот их жизненное кредо.
