© Вадим Шарыгин, 2023
ISBN 978-5-0060-7293-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Полёт над бездной. Бездна дней,
В которых нет тебе ответа:
Где свет? И станет ли видней
Потьма, в которую одета
Промозглость одичалых вьюг,
Блеснёт мечом, лучом округа?
На камень наскочивший плуг,
Упавший конь…
Жить друг без друга:
Жар вдохновенья и ожог
Не могут – пламенем едины!
Свет – очи дочерна ожёг
И вторгнул в смоль волос седины.
Ни дня, ни часа. Мига нет!
Вся жизнь – в строю. Вся кровь – пролита!
Вся жизнь в искусстве – это цвет
Бинта, макает в кровь элита
Стихи стихий! Разгул теней
В подножье церкви златоглавой…
Глаза и души чуть темней…
Лавиной жизнь! И гибель лавой.
Прощальным поэтам
прошедшей России посвящается.
Сегодня
Лет осколки канут в Лету,
Покоем оглушает ночь вдвойне.
Дорогу, жизнь! – На казнь пройти поэту,
Несущему луч солнца на спине.
Сегодня
Дождь идёт тысячелетний:
Роняет слёзы с кромок дней весна.
Прервите – суд, обиды, гогот, сплетни,
Взирайте смерть: засушлива, пресна!
Сегодня
Жмётся ночь, как инок к вере,
В Елабуге мрак спичкой разогрет.
Стон стих: на Офицерской, в Англетере;
Вторая речка не зажгла в бараках свет.
Сегодня
Залп! – в шинель и капли смерти
На насыпи под Питером. В Москве —
Проезд Лубянский выстрел ждёт, поверьте
Не ранее полудня злой молве.
Сегодня
Возвратится к Гумилёву —
Смертельно обвенчавшаяся с ним.
Вся жизнь – словам, давайте, к слову
Высоко ветви тонкие склоним!
Сегодня
Казнь: вослед, в глаза, заочно!
Как кровь из вены – судьбы извлеку…
Слезится дождь и колокол полночный
Подвязывает капли к языку.
В уставшем кресле, в сборках шали,
С предощущением потерь…
Весь вечер форточки свершали
Вход ветра в комнату. И дверь
С одною уцелевшей створкой
Во флигель бывшего дворца,
Скрип разнося скороговоркой,
Всё жалась к дому. Нет конца,
Казалось, этой странной ночи,
Бездомной ночи, хоть кричи!
Сна не было. Так, между прочим,
Как дым от тлеющих лучин,
Душа рассвета дожидалась.
Ей ожиданье шло, к лицу!
Ей шло смертельную усталость
Не дать заметить подлецу.
В безумном каменном палаццо
Торчали тени из углов.
Ей шло рука-не-подаваться
Подёнщикам бульварных слов.
В уснувшем кресле слушать слякоть
Весны. И как влачится ночь.
Поэту вечно – жить что плакать, И вечно некому помочь!
2010—2013 г.г.
Я покинул свою достоверность
Я покинул свою достоверность людскую —
Нынче в снах наяву, в отражениях, в бликах.
И смертельно живу, и с метелью тоскую…
Маяковского площадь, погрязшая в Бриках!
Человечище чёрный – по белому снегу,
Одинёшенек, грузен и губы в кровище,
Так размашисто сжат. По-булгаковски, «Бегу» —
Предпочтение, за» морем русских разыщет
Память сердца, к чему разговоры на кухне,
Когда всё, даже камни, – уснуло навеки?
Граммофон. Фон Барон. Эх, «дубинушкой» ухнет
По чужбине Шаляпин… Лакеи. Калеки…
Берега, берегите причальные всплески!
Эта ночь над усопшей, усохшей страною :
Век за веком, замедленно падает Ленский!
Из песка – адресов петербургских настрою.
Прогоню отрешённость, соломинку дайте,
Ухватиться, успеть к уготованной кромке!
И анданте строки, и отдайте мне Данте,
И осыпанный осенью Осипа громкий —
Взвыв над стайкой читателей, стойкие, где вы?!
Истекающим сердцем светить, будто Данко!
И девический смех под созвездием Девы,
И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,
И латунная тусклость часов на ладони:
На круги своя – время стареет помалу;
И бормочет строку за строкой, и долдонит
Барабанные дроби, наполнив пиалу,
Дождь Брабанта… То горче, то громче, то тише,
Говори, говорливым ручьям уподобясь,
Там озвученной древностью пышет Татищев,
Там означен Мариной в поэме автобус.
Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,
На которой приспущен, как флаг в день печали,
Белый парус… Поздравь, со строкой не начатой,
На которой бы в бронзе и в бозе почили —
Окаянные страхи! Пусть площадь Сенная
С декабристами – снежная пустошь пустыни!
Одинокая жизнь, стылым ветром стеная,
Однозвучно, как чай недопитый, остынет.
из цикла «Потерянное слово»
Случились ступени:
охлёстаны водами, грянулись оземь.
Вздымалось молчанье над ставшей застывшей в поклонах травой.
Согретая звёздами, жизни прибравшая, пришлая осень.
Оставленных львов при парадных дверях ропоток роковой.
Страшась безразличия,
взором касаясь чего-то такого…
Последним надеждам давая приют и с руки прикормив
Пугливую стайку столетних минут, месяц выгнув подковой,
(1) Смотрел, как в припарке дождя достоверно рождается миф.
(2) Смотрел на лучи из созвездия Льва в гуще каменных грив.
Обильная грусть —
обронённых дождей пелена вековая.
С безудержно страстным желаньем обнять и в глаза заглянуть —
Прохожим, согнувший судьбу в три погибели, прочь ковыляя,
Вдыхал во все лёгкие обременённую временем муть.
И сердце в крови,
и птенец с высоты на свободу отпущен.
И горсточка строчек – в грязи, под ногами живущих вперёд.
Мир спал мёртвым сном,
греясь спичкой зажжённую, прежнего пуще
(1) Любуясь кладбищенским великолепием горных пород.
(2) Любуясь, податливой взгляду, смиренностью твёрдых пород.
Случалось ли вам :
Ливан обходить, в Ассирии петь о фьордах
И взором прижаться к возлюбленным снам Покрова-на-Нерли?
И остановиться, как в Двадцать девятом конвейеры Форда…
Туман… Тишина… Напоённый покой… Ах, куда забрели!
Уснувшие всплески весла,
убаюканный сад, астр страсти;
С трудом вы го ва ри ва е мая б о г о п о д о б н а я синь.
В счастливые полутона уходящую тропку окрасьте!
(1) Из мрака виднеется, целую жизнь возвращавшийся сын.
(2) Из мрака возносится: целую жизнь возвращающий сын!
«Миллионы убитых задёшево
Протоптали тропу в пустоте..»
Отложите – себя, нет нас более,
Позабудем свои имена!
Сноп бенгальских огней, степь Монголии —
Снам внимающим – в кровь вменена
Достоверность под ливнем и в с у м р а к е,
Ослеплённые ночью идём.
И подобраны смыслы на м у с о р к е,
И оставлены судьбы и дом.
Капли голоса. Гул глоссолалии.
Бормочи. Шевели языком!
В запрокинутой в древность Италии
С каждым камнем развалин знаком.
Станцы станции Дно не расписаны
Рафаэлем, с гербами состав:
По перрону – ниспосланный, списанный —
Николай. Никого не застав…
Только колокол бродит над соснами,
На века не найдя звонарей.
И огнями мелькнув папиросными,
Жизнь уходит, вдогонку, скорей!
И улыбка сквозь слёзы, и платьице,
И тьма-тьмущая ласковых рук.
И на саночках девочка катится
В белоснежную прорву разлук…
Чермный уголь Цусимы подбрасывай.
В раскалённую топку кидай:
Тяжеленный трёхдольник Некрасова
И привставший на джонках Китай.
Кислый мрак скорняка где-то в Познани,
Майский шаг царскосельских аллей;
Детским пальчиком узнанный, познанный,
Ставший краше, кромешней, теплей —
Облик странствия – вставший, как вкопанный,