Центрифуга бешено вращалась, разрезая воздух в помещении. Голова Томаса кружилась, сознание только каким-то чудом оставалось с ним. Все внутренние органы упали куда-то вниз, глаза же пересыхали каждые несколько секунд, поэтому постоянно приходилось моргать. Но нет, он не жаловался. Он знал, на что шел.
В рубке было много народу: полковник Стильбен, доктор Маккарти, главный инженер Гросс и множество других серьезных людей в белых халатах.
– Может хватит? – робко спросила Бетти, сидевшая за пультом управления.
– Добавляй. – непреклонно отвечал Стильбен.
– Но сэр, он может не выдержать… – попытался возразить Маккарти.
– Я сказал!
– Хорошо сэр. Бетти, увеличь.
Она медленно опустила рычаг еще на одно деление.
«Теперь еще быстрее» – эта мысль пронеслась стрелой в голове Томаса. Тот факт, что при нынешних условиях у него еще оставались мысли вообще был чудом. Ему было плохо, но он не роптал, он не жаловался. Он знал на что шел…
Неожиданно вспомнилось детство. Каждое лето он с отцом и матерью выезжал на три месяца загород, к своему дедушке Бэну, который жил в Южной Дакоте. Это было замечательное время: они купались в речке, устраивали пикники, где за обе щеки уплетали мамины сэндвичи, те самые, с ветчиной и сыром… Обязательно ездили смотреть президентов, а по вечерам они вчетвером сидели на террасе и пили чай.
Но самое главное, что было у дедушки – это чердак его дома. Родители не видели в нем практического смысла, поэтому отдали его на растерзание сыну. А он сделал там свою маленькую страну, где все было возможно, где самые смелые мечты реализовывались, пускай и в его воображении.
Тогда же он познакомился с Джеймсом – соседским мальчиком его возраста. Они быстро нашли общий язык, хоть и были из разных штатов. На чердаке Томаса они проводил целые дни напролет: и когда было холодно во время дождя, и когда невозможно было дышать из-за палящего солнца.
Томас отлично помнил тот вечер, который стал для него роковым. Они с Джеймсом сидели на чердаке и смотрели на звезды. Спать не ложились, несмотря на поздний час. Мама Джеймса тогда уехала по срочным делам в город, поэтому друзья теперь, хоть и всего пару дней, жили под одной крышей.
– Как думаешь, там есть кто-то? – задумчиво спросил Томас у друга, указывая на бескрайнее небо, усыпанное звездами.
– Вряд ли, – пожал Джеймс плечами. – Иначе мы бы давно их нашли, ну или они нас. Как у Уэллса, помнишь?
Томас кивнул.
Звезды всегда манили людей. Томас понимал это в высшей степени. Своим далеким, но таким близким светом они притягивали его. Будь у него крылья, он, наверняка, полетел бы к ним.
– Знаешь, я знаю кем хочу стать. Космонавтом.
Джеймс усмехнулся.
– Я серьезно! Полечу в космос, встречу инопланетян, установлю контакт с ними! А потом тебя с собой возьму!
– Нет, спасибо! Мы на Земле-то не всегда договориться можем, а ты про это…
И теперь этот разговор из далекого прошлого так много значил для Томаса. Почему он вспомнил его именно сейчас?
– Томас, Томас! – вывела его из раздумий шипящая рация.
– Томас на связи, прием.
– Как самочувствие?
– В норме.
– Принял.
И, оторвавшись от рации, Стильбен сказал вполголоса:
– Добавляй.
– Сэр, это уже действительно опасно!
– Я сказал!
И центрифуга закружилась в своем бешенном танце еще более стремительно.
«Чего они от меня хотят? Чего добиваются?» – всего два вопроса, но ни одного ответа. И удастся ли ему получить ответы на них? Просто хочется выйти из это треклятой железной капсулы. Хочется просто перестать рассекать пространство…
– Томас!
– Томас на связи, – из последних сил отвечал мужчина.
– Самочувствие?
– В норме…
– Принял.
Бетти обреченно посмотрела на Стильбена:
– Добавлять?
– Да.
Маккарти просто курил, нервно теребя сигарету в пепельницу, из-за чего дно ее покрылось пеплом. Остальные не сводили глаз с центрифуги.
«Зачем… Еще… Не надо…» – теперь это были уже не мысли, а лишь их обрывки. Но довлела над всем этим одна единственная задача – не отключиться, не потерять сознание, держаться за него как можно крепче.
Стильбен сжал кулаки так сильно, что тишину рубки нарушил хруст его костяшек.
– Останавливай.
Бетти облегченно вздохнула. Центрифуга начала медленно сбавлять обороты.
К горлу Томаса подкатила тошнота, он больно сглотнул.
– Теперь все, теперь все…
Центрифуга остановилась. Томаса аккуратно вытащили из его железной гробницы и повезли в госпиталь. В коридоре его встретил Стильбен.
– Молодец, боец.
И своей крепкой рукой потрепал по щеке чуть живого от перегрузок Томаса. Тот лишь едва заметно кивнул.
Проснулся Томас уже под вечер следующего дня в больничной палате. Голова еще немного кружилась, однако слабость почти прошла. В нескольких метрах от него стоял Стильбен, Маккарти, Гросс, еще несколько человек в форме и о чем-то беседовали. Стоило повернуть голову в их сторону, как все стразу подскочили к его кровати, и Маккарти начал осматривать его лицо как нечто еще не известное науке и попутно задавал банальные вопросы.
Насколько стало ясно Томасу, состоянием его остались удовлетворены. Настолько, что даже не отказали ему в просьбе пройти прогуляться.
Шагая по песчаной дорожке, Томас насвистывал незамысловатую мелодию. Хотелось отвлечься от мыслей, волнующих его, хотелось не мучиться вопросом «полечу ли?», хотелось просто отпустить все идеи, как связку воздушных шаров, туда ввысь. Зная, что они уже никогда не вернутся.
Вдруг взгляд его заметил какое-то движение на скамейке в конце дорожки. Томас ускорил шаг и вскоре распознал фигуру Бетти. Она сидела неподвижно, сложив ногу на ногу и подперев подбородок рукой. Глаза ее были неподвижны и задумчивы.
– Я подсяду?
Бетти вздрогнула и посмотрела на Томаса.
– Да, да, конечно.
– Почему грустишь? Ведь все прошло успешно! Меня теперь скорее всего отправят в космос, – при этих словах приятный холодок пробежал по его спине, – а вам наверняка дадут премию.
– Разве дело в деньгах, Томас?
– Тогда поводов для грусти не вижу.
– Томас, ты не понимаешь… Почему людей тянет туда, вверх? Они там погибают, испытывают жуткие страдания, чтобы сесть в эту проклятую ракету и улететь, но зачем?
Томас молчал, не зная что ответить.
– Вот видишь. Молчишь. А мне все и так ясно. Человек просто пытается убежать от всего: от законов, от налогов, от обязательств, от самого себя в конце концов. Но какова цена такого спокойствия?
– Но звезды… Они манят…
– А может не звезды? Может манит нечто другое, нечто нам непонятное? А может манит наше самолюбие, наше желание засунуть свой нос вовсюда? Мы толком не разобрались с земными проблемами, а уже желаем попасть в космос…
