– Боже царя храни! – начинали выводить государственный гимн напольные часы в гостиной.
– Сильный державный царствуй, наш царь, на славу нам! – вторили им серебряные каминные часы – приз папаши – Александра Федоровича – подарок администрации Нижегородской ярмарки по случаю награждения продукции его мастерских серебряной медалью.
– Царствуй на страх врагам, царь православный, – подпевал швейцарский «брегет», с боем, переделанным для россиян, – приз папаше – серебряному призеру по штыковому бою, когда он служил в лейб-гвардии.
По нему уже отчитавший утренние молитвы Александр Федорович проверял точность всех часов в доме. Затем просто, но вкусно завтракал. В праздничные дни, особенно на Пасху, стол купца второй гильдии Лебедева ломился от закусок. На нем присутствовали все двенадцать видов черной икры, продававшейся в магазине Елисеева, белуга, стерлядь, осетрина горячего и холодного копчения, окорока, колбасы, сыры, купленные у того же Елисеева. В центре стола красовались блюда с целиком запеченным поросенком, гусем с яблоками, большие тарелки с пирогами и расстегаями. Для бутылок с выпивкой попросту не оставалось места. Они размещались на приставном столике и еще одном столике на колесах. Здесь теснились шустовский коньяк, смирновская водка, не меньше шести видов наливок и столько же настоек, портвейны и мадера, созданные в массандровских винных погребах. В будние дни Александр Федорович довольствовался немногим кашей, картошкой, квашеной капустой, овощами, творогом с молоком (если не было поста), рыбкой. Предпочитал осетринку. О красной рыбе говорил:
– Я этими лососями, когда служил, наелся! Нам в лейб-гвардии через день то кету с горбушей, то селедку давали.
Попив чайку, (кофе Лебедев считал напитком от лукавого), шел к заутренней. После нее, будучи церковным старостой, коротко справлялся у батюшки о проблемах храма. На какие работы надо собрать средства, кому из бедных прихожан помочь деньгами и вещами, к какому празднику и какие цветы приобрести. Затем окраины Москвы взрывались фабричными гудками. Звали к станкам рабочих предприятий Морозовых, Коноваловых, Ряпушинских, Шелапутиных, Канатчиковых, Кузнецовых, других богатых и очень богатых людей. Потоки черных и темно-коричневых пальто, бушлатов, поддевок, а в летнюю пору – синих косовороток с черными жилетами втекали в ворота предприятий. У Александра Федоровича своего гудка не было. Да и зачем? Все его работники жили рядом с заведением – тремя прилепившимися друг к другу домами. Один достался от отца. Двое других прикупил, когда развернулся, используя наследство и скопленные за время службы деньги. Второй этаж отцовского дома занимала семья Лебедева. Первый использовался как контора и своего рода демонстрационный зал, где была выставлена продукция мастерских: модельная и повседневная обувь, седла и конская упряжь. Сюда съезжались представители магазинов, собирались отправленные на Варшавский вокзал приказчики. Они высматривали обувь на господах, вернувшихся из Парижа, Берлина, Вены. «Крик моды» предлагали продать за немалые деньги. Поначалу их гнали в шею. Потом кто-то стал продавать. Затем появилась немалая группа людей, часто бывавших за границей, покупавших там две пары ботинок, полусапожек, дамских туфель. Одну для себя, другую для мастерской Александра Федоровича, с которого драли втридорога. Лебедев лишь усмехался. На втором этаже соседнего дома покупки распарывали, выясняли: как они сшиты, что к чему пришито, что и как крепится. Затем по «рассекреченным» выкройкам шили точно такую же обувь. Однако, учитывая ошибки западных модельеров, делали ее еще более удобной. После чего приказчики с образцами разъезжались по магазинам и пассажам, небольшим обувным лавкам. Все торговцы охотно покупали то, что еще несколько дней назад только появилось на витринах мировых столиц. Шили сапоги и ботинки для покупателей попроще: мелких служащих, торговцев, студентов, работяг. Ее качество было высоким, а цена доступной. Поэтому у заведения был постоянный доход. В третьем доме Лебедев держал мастерскую по производству седел и конской сбруи. Эта продукция «на ура» расходилась не только по Москве – по всей России, занимая призовые места на Нижегородской и прочих ярмарках. В купцы первой гильдии Александр Федорович не рвался. Говорил:
– Чем выше гильдия – тем выше требования к качеству товара. Не усмотришь – опозоришься, сраму не оберешься. Лучше делать меньше – да лучше!
Обрастал Лебедев не только домами, деньгами, машинами. Обрастал он и семьей. В разные годы родились дети: Николай, Александр, Кирилл, Геннадий, Екатерина, Константин. Скрипела зубами мамаша, не любившая бесприданницу – невестку Анфию Павловну: то начало века, то война, то революция, то еще какое событие, а молодая дура рожать собралась! Александр Федорович не обращал на этот скрежет зубовный внимания. У него была его Анфиюшка, которую он, увидев как-то на Красную Горку, полюбил на всю жизнь. Жена знала свое место – не лезла куда не надо. Была выше всяческих дрязг, не обращала внимания на попреки свекрови. Любила, в отличие от мужа, баловала деток, однако в меру. Те росли, радовали родителей, вместе переносили бури и невзгоды бурных вроемен, обрушившихся на страну, а вметсе с ней на семью каждого россиянина.
Николенька навсегда запомнил звуки часов, вызванивавших гимн Российской империи «Боже, царя храни». Потом маменьку Анфию Павловну, поднимавшую его со словами: «Вставай с постели! Оладушки поспели!» Помнил он и неповторимый вкус оладушек, испеченных из белейшей муки. Позже в его воспоминания ворвалось другое. Люди в зеленых мундирах с золотыми погонами в гостиной. Пресмыкавшиеся перед ними первые богачи в округе, при встрече с которыми папаша Александр Федорович снимал шапки с себя с сына. Они же пренебрежительно подавали папаше, отвечая на его приветствия всего два пальчика. Теперь эти господа сами стояли, сняв соболиные шапки перед осанистым, дюжим военным.
– Распустили ваших мастеровых, господа купцы! Полезли они на баррикады! Свобода им понадобилась! Теперь вы просите, чтобы подчиненные мне артиллеристы не стреляли по фабричным зданиям, где укрылись бунтовщики! Сами виноваты! Раньше надо было думать и гнать всех неблагонадежных из ваших заведений. Каленым железом надлежало выжигать крамолу! Сейчас – не обессудьте! Баррикады из орудий разнесем! Будет стрельбы из производственных помещений – их сравняем снарядами с землей! – сказал воротилам военный и обернулся к Александру Федоровичу. – Ну а ты, братец, что скажешь, если и твои строения разрушим?
