– Я знаю, что ты скучала по мне, малыш, – отчётливо слышу, как мой муж говорит кому-то другому, когда я тихо нажимаю на ручку двери его кабинета.
Стоп. Я останавливаюсь, как вкопанная.
Дверь бесшумно приоткрывается на небольшую щёлку, и я застываю на месте, не решаясь распахнуть её до конца.
Потому что я вдруг понимаю, что я безумно боюсь.
Боюсь увидеть, что же там происходит.
Потому что малыш – это я! Это моё ласковое прозвище, которое мне дал Захар, мой муж.
И поэтому я продолжаю стоять за дверью, потому что его слова, сказанные кому-то другому, парализовали меня, как яд курары.
А Захар тем временем продолжает говорить кому-то своим хриплым низким голосом, который всегда так сводит меня с ума:
– Только не говори, что не вспоминала обо мне все эти годы, как и я – о тебе. Ты забыла, как нам было хорошо вместе? Как мы занимались с тобой любовью? – его слова острой огненной молнией пронзают мой мозг.
Мои руки и ноги стали ватными. У меня даже нет сил, чтобы толкнуть дальше эту проклятую дверь.
Я решила заглянуть к мужу днём в офис. Сделать ему сюрприз. Прошла мимо обезлюдевшей на время обеда приёмной, мимо пустующего места секретаря Аллочки, которая обычно, как сторожевой пёс, строго следит за всеми посетителями. И вот теперь мне не хватает сил и решительности сделать последний шаг.
Я всё ещё надеюсь, что он разговаривает с кем-то по телефону. Хотя и от этого мне ненамного легче.
Но тут я слышу женский приглушённый всхлип. Стон.
Значит, эта таинственная незнакомка здесь, за стенкой.
Стоит только толкнуть дальше дверь. Увидеть её.
Которая теперь мне кажется тяжелее бетонной плиты.
А Захар продолжает:
– Ну вот, ты же хочешь меня, малыш. Прямо как раньше.
И тут я слышу голос, который узнаю из миллиарда других голосов:
– Нет, Захар, я не могу…
– Конечно можешь, малыш. Я не могу ждать. Давай. Как раньше, а? Тогда ты не была такой привередливой. Помнишь? Вот так, малыш, вот так… – хрипло бормочет он, пока я хватаю ртом воздух, привалившись к стене между двумя дверями: в кабинет мужа, и в его приёмную.
Я словно застыла в каком-то лимбе, безвременье. Я не могу уже вернуться назад, но всё ещё надеюсь, что если я не войду в эту дверь, то можно будет сделать вид, что это всё мне приснилось, что это все неправда.
Притвориться, что я только что услышала не голос родной матери, который теперь хрипло стонет и бормочет что-то невнятное в ответ на тихий шёпот моего мужа, который сейчас просто колокольным звоном отзывается у меня в голове:
– Вот да, так, так, малыш… Ммм, ты такая же сладкая, как и раньше… Я знал, что ты меня не забыла… Скучал по тебе, малыш…
Внизу живота нестерпимо болит, словно меня пнули кирзовым тяжёлым сапогом.
И тут я вдруг вспоминаю, зачем вообще пришла к Захара на работу посреди рабочего дня, чего никогда не делала раньше: я же только что сделала тест на беременность.
И он оказался положительным.
У нас будет ребёнок.
Наверное, уже три или четыре недели…
Я была так рада и воодушевлена, что захотела рассказать своему любимому мужу об этом лично. И теперь мои руки продолжают сжимать бархатную продолговатую коробочку, в которой лежит мой тест.
С двумя полосками.
Мне остаётся сделать только последний шаг. Чтобы убедиться наверняка.
И разрушить всю мою счастливую жизнь.
Мои пальцы дрожат, пока я продолжаю медленно надавливать на ручку двери, всхлипы, стоны и бормотание за дверью кажутся просто невыносимыми.
Я не хочу слышать, и уж тем более видеть это!
Дверь за спиной всё ещё открыта. Всё ещё есть путь к спасению.
И тут я слышу, как громко распахивается дверь в приёмную, и в неё входит, цокая своими каблуками, секретарша моего мужа, Алла Борисовна.
И я принимаю решение.
Делаю шаг назад.
Отступаю.
– Ой, Улечка, вы к Захару Ивановичу приходили? – громко приветствует меня ярко накрашенная Аллочка со взбитыми в шлем по моде семидесятых волосами.
– Да, я уже ухожу, – практически убегаю я прочь, не поднимая на неё взгляда, и бросаю напоследок. – Он очень занят, просил его не беспокоить, – и я выбегаю в длинный коридор огромного офисного помещения, которое занимает компания моего мужа.
Я делаю глубокий вдох, словно только что вынырнула из глубины, и только сейчас понимаю, что я практически не дышал там, в этом узком коридорчике, зажатая между двумя дверьми.
Между двумя мирами.
И вот сейчас, когда я пытаюсь отдышаться, машинально прижимая руки к низу своего животика, мой мозг начинает судорожно искать оправдания.
Выход из этой ситуации.
Я же туда так и не вошла.
Значит, ничего и не было, правда?
Что я имею в сухом остатке: просто какие-то голоса за дверью. Я ведь даже не заглянула внутрь!
Померещилось.
Показалось.
И я медленно иду прочь, в сторону выхода из офиса.
Раз мне показалось, раз я так в этом уверена, почему бы не вернуться? И не проверить?
Я где-то читала, что наш мозг всегда отрицает какие-то ужасные вещи. Мерзкие. Страшные.
Наша психика пытается защитить нас от происходящего.
Чтобы мы не сошли с ума.
А что может быть страшнее застукать своего любимого мужа, от которого я жду ребёнка, со своей собственной матерью?!
Да такого просто не может быть!
И чем дальше я ухожу от этого проклятого кабинета с его грязными тайнами, тем легче и свободнее мне становится, тем глубже я дышу.
Да, я трусиха.
Возможно.
Но я не готова ни к какой такой правде. Я этого просто не переживу.
И вот, когда я уже нахожусь в спасительной близости от двери ведущей прочь из этого ада, я слышу за спиной:
– Ульяша!
– Папа?! – оборачиваюсь я.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мой отец, который работает в этой же компании, но исполнительным директором.
И всегда здесь работал, пока эту самую фирму не выкупил мой тогда ещё не-муж. Увидел меня на корпоративе и влюбился.
– Да я просто хотела зайти к Захару, – неуверенно мямлю я, хотя понимаю, что я не смогу вот так просто взять сейчас и убежать.
Я ведь – любимая папина принцесса. Его маленькая девочка. Которую он любит больше жизни.
После моей мамы, наверное.
И снова ужасная тайна врывается в моё сознание. Это просто невыносимо.
– Ну раз уж ты зашла, то я тебя просто так не отпущу, – прижимает меня к себе папа.
Прямо к сердцу, и мне снова становится тепло и уютно в его объятиях. Прямо как в детстве, когда я забиралась к нему на колени, когда он отдыхал в любимом кресле. И мы вместе, укрывшись пледом, сидели и читали «Белоснежку и семь гномов».
И я помню, как я всегда ненавидела злую мачеху, завидовавшую Белоснежке и пославшую её на верную смерть.
Во всех детских сказках всегда были злые мачехи – злобные колдуньи. А матушки – добрые и заботливые.
И вот теперь мне кажется, что я попала в вывернутый наизнанку мир… В злую сказку для взрослых…
