© Владимир Бреднев, 2020
ISBN 978-5-4498-3955-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я был юн. Мне хотелось свободы.
Броды, казалось, знакомы все
на реке, что катила воды жизни
близко и вдалеке.
Поводырь мне не нужен. Без лоцмана
с лоцией обойдусь.
Пусть телефон не плещет эмоции,
не будит в эфире ни боль, ни грусть.
По проводам не текут мамины слёзы,
виртуозно точить камень души.
Я выбрался из апофеоза
любви на новые рубежи.
Не звонить, не писать, не откликаться,
упиваясь волюшкой всласть,
падать, карабкаться, подниматься,
только сила моя и власть.
А родители? Что родители?
В цепи отживших одно звено.
Зрители. Просто зрители,
для которых идёт кино
новой жизни. Кипящей чаши,
чаще сладкой, пусть даже яд
в этой чаше вином подкрашен,
всё равно нет пути назад.
Но однажды звезда упала
и сказала: «С отцом уйдём!»
Её гибель и стала началом
возвращения в отчий дом.
Ничего не пойму
И бегу от сознания счастья.
Я чураюсь блаженства
неверности вечной весны.
А во сне мне кладут
воронёную сталь на запястья,
и глаза незнакомки моей
холодны и грустны.
Ничего в мире нет.
Он заполнен огнями рекламы.
Остальное всё призрак,
и каждый находит своё.
Я чураюсь блаженства
ещё не проигранной драмы
и не вижу финала
в не снятом маэстро кино.
Отпускаешь меня почему-то
с глухим безразличьем?
И на нежной щеке
не сверкает алмазом слеза?
Вот несчастье!
А счастье обще и безлично.
Примитивное кредо
не вбитого в стену гвоздя.
Как ни будь велика,
так мгновенна огромная радость,
но извечен и нем
за спиной твой тоскующий взгляд.
Горьким вкусом полыни
наполнена глупая сладость —
в беспросветной ночи
одному возвращаться назад.
Очень тихо кралась в лето осень
Желтым садом, инеем, дождём.
И замерзли яхонтами росы
На окне зашторенном моем.
Никому окна не открываю,
Сплю в дому, нетопленном с весны,
И стола гостям не накрываю,
И не вижу розовые сны.
Все смешалось в этом странном мире:
Гул войны, пожар, вороний грай.
Слёзы радости и пляски на могиле,
Ноты арий и собачий лай.
Горлопаны, вставшие из пыли,
Крикнувшие: «Волю подавай!» —
Обещая, плакали и выли,
Рвали глотки, предрекая рай.
Это было. Все, конечно, было.
Выла вьюга, и снега мело.
Февралем забытым, хмурым, стылым,
Февралем все было, и прошло.
А потом вернулось неизбежно,
Как проклятье, как жестокий рок.
Бросилось открыто и небрежно
Той же датой, в тот же самый срок.
Жгу листы прочитанные книги
И читаю, чтобы дальше жечь
Помыслы, желанья и интриги,
Рвоту буден, разговоров желчь.
В доме холод, сырость, неуютно,
Дом нетоплен, говорю, с весны.
Осень накатилась тучей мутной,
И застыли капельки росы.
Это повторилось, круг свершился,
Чему быть, уже произошло.
Старый мир вандалами крушился,
Чтобы солнце нового взошло.
Жене Елене
В жизнь я только играю
И живу, не тужу,
Даже не представляю,
Как я ей дорожу:
Каждым летним закатом,
Каждой зимней зарёй,
На реке перекатом
И упавшей звездой.
Лесом, полем, долиной,
Где я в детстве бродил.
И зелёной сосёнкой,
Той, что дед посадил.
Как мне дороги дети
И родная семья,
Даже те, с кем на свете
Не сойдусь никогда.
Я гордячке Елене
О любви всё пою,
Когда летом варенье
На запасы варю.
И гуляю с собакой,
Глажу волны озёр,
И, прощаясь у трапа,
Помню тканый ковёр
Тех просторов, где дали
Переходят в леса
И, земли не касаясь,
Рвутся ввысь, в небеса.
Мне играть до забвенья,
Я живу, не тужу,
Просто каждым мгновеньем
Я теперь дорожу.
Какая синь! Какая глубина!
И солнца жар плывёт над жёлтой степью.
Всё смолкло. Штиль. И жизнь затаена.
Лишь облака ползут нечастой цепью.
Тех крыльев ледяная седина
Земли от зноя не спасает кожу.
Она растрескалась, она обожжена,
Истлела вся до тонкой пыльной дрожи.
Но в пепле обожженного песка
Сверкнёт медянки бронзовое тело,
Кузнечик прыснет с горького куста
Полыни от тоски сухой и белой.
Не вынеся кружений степняка,
Из колеи заросшей прянет птица,
И зуммером какого-то жучка
Немая степь на полдень огласится.
Но вдруг замрёт всё, будто смерть вокруг,
И тишина окажется зловещей.
На горизонте темный полукруг
Лилово-синей молнией заблещет.
Поникнут травы, сгинут муравьи,
Нахохлившись, пичуги сядут в гнёздах.
Чернеет небо синее вдали,
Рокочет глухо, яростно и грозно.
Качнётся мятлик, вздрогнет василёк,
Последний ворон вылетит из тучи.
Над головой заплещет ветерок,
И запоёт надрывно и тягуче.
Пройдут секунды. Песенку его
Иерихонские подхватят грубо трубы.
Полмира чернотой заволокло.
Туч шевелятся сумрачные клубы.
Живых гигантов дух неодолим.
Метнулось зарево голубоватым всплеском,
И в тишину в мгновение за ним
Ударило и раскатилось с треском.
Нахлынуло безудержной волной,
Как из ведра, стеной, сплошным потоком,
Бушует в мире ливень проливной,
Живя наотмашь своим кратким сроком.
А к вечеру опять блеснут лучи,
Степь оживёт обильем нот и красок.
И свет луны, как робкий свет свечи,
Пробудит сонмы вымыслов и сказок.
Дайте водки! Я вылечу раны,
Я залью их, пусть больно до слёз.
Утоплю в ней и злость, и обманы,
Флёр мечтаний и сказочных грёз.
Дайте водки! Лекарства от страха,
От соблазнов, проблем, неудач,
От любви, обернувшейся плахой,
От веселья сквозь горестный плач.
Дайте водки! И вот уже мимо
Быт и слава недавних друзей,
И солидности вашей рутина,
И безмолвие наших ночей.
Всё погибнет, как гибнут микробы,
Под тампоном этилом дыша…
Скоро лягут на землю сугробы,
В них замёрзнет хмельная душа.
Pourquoi pas!*
(Картинки челябинского быта)
Холодный дождь. «Гараж». Суббота.
Берет снимаю со «Столичной»,
И выглядит мой друг отлично,
Хотя его казнит работа.
Холодный дождь. Суббота. Вечер.
Разлит последний грамм «Столичной»,
И друг мой выглядит цинично
И требует поставить свечи.
Суббота. Темень. Дождь холодный.
На грудь легла рука чужая,
И тишина. Не слышно лая.
И я до ласк такой голодный.
Суббота. Ночь. Мечта о лете.
Хороший друг, кабак приличный.
Так почему алкаш типичный
Сейчас лежит в моём кювете?
По ком же нынче тетя Таня
Рыдает громко и открыто?
И отражается «Закрыто»
Нечеткой надписью в стакане.
Что же там, за горизонтом?
За чертой, где синь небес,
Как фатою освящённой
Опускается на лес?
Что же там, за этой далью,
До которой не дойти?
Как бы ни было печально,
Мы всегда на полпути —
То к мечтам, то к нашим целям,
То к любви, то к доброте,
И бегут часы в неделях,
Как струя бежит в воде.
Незаметно, невесомо,
То играя, то кипя,
Мимо рощи, мимо дома,
Мимо занятой тебя.
Мимо всех нас, что на взводе
Отрабатываем день,
Мелко пыжась на народе,
Раздувая дребедень.
Не заметим, у порога
Двое нас. Прости! Прощай!
И последняя дорога,
Без возврата бездны край.
Что осталось? Чей там контур?
И за что сердца сожгли?
Что же там, за горизонтом?
Не успели. Не дошли.
Баллада о старом доме
(Картинки челябинского быта)
Дом стоит пятиэтажный,
Старый дом, готов под снос.
Но решается сутяжно
С выселением вопрос.
