Я нахожусь в Вулвичских доках – месте крайне безрадостном, в холодный, морозный день в ноябре. Добавьте к погоде сознание того, что вы направляетесь на другой конец света, на небольшом пароходе с тремя или четырьмя сотнями новобранцев, и что вы простились с людьми, от которых вы не хотели бы уезжать, и что ваши любимые родственники и друзья больше не увидят вас в течение многих месяцев.
Все мы были немного подавлены; но пароход должен был отплыть, поэтому не было времени для размышлений, и когда людей посадили на борт, настало время действовать для ответственных сотрудников – офицер, управляющий посадкой, пожелал нам доброго пути и сошел на берег. «До свидания, и удачи, – сказал он, ласково – Очаровательный маленький корабль, не так ли? Первоклассное питание, хорошее вино и, поверьте, коровы для свежего молока!»
Как часто мы повторяли про себя во время рейса эту восторженную прощальную фразу! Питание было не первоклассным; вино было не особенно хорошим и коров не было. Но мы этого еще не знали, мрачно смотря на вышеупомянутого штабного офицера, который сел на лошадь и не торопясь поехал в сторону своих уютных казарм.
Боюсь, я придал слишком мрачный и безысходный характер, происходящему, когда я писал о подготовке к нашему пребыванию на борту транспорта. Но я буду говорить о хорошем корабле и о его суровом шкипере с предельным уважением. Если бы они не были лучшими в своем роде, эти строки никогда не были бы написаны.
Через три дня после выхода из Вулвича мы попали в яростную бурю. Шкипер довольно весело рассказал трем женщинам на борту, что это была всего лишь плохая погода, но, вероятно, скоро она прояснится; но для мужчин он сказал только, что с нами «пока что все в порядке». Мы искренне надеялись, что шкипер знает, что делает, и, с трудом держась на ногах, наблюдали за злополучной «Ла-Платой», телеграфным судном, находящимся рядом и тяжело нагруженным кабельной катушкой на палубе. Мы благодарили нашу судьбу, что мы были на легко нагруженном судне.
«Пока все было в порядке» (хотя ни мы, ни кто-либо еще больше никогда не видели бедной «Ла-Платы»), а через три дня наш пароход дошел до Фуншала (главный город и порт острова Мадейра), выглядя довольно потрепанным, но в безопасности.
О, тягость нашего путешествия от Мадейры до Мыса Доброй Надежды! Маленький пароход был таким легким, что, если была хотя бы небольшая океанская зыбь, его винт также часто находился в воде, как и над водой, и судно, качаясь таким образом, покрывало только от четырех до пяти миль в час. Кулинария была хуже, чем посредственная; и, чтобы добавить нам побольше испытаний, среди людей разразилась какая-то болезнь, и было обнаружено, что единственное лекарство, которое могло помочь, присутствовало на борту в ничтожно малом количестве. Тем не менее, благодаря энергичным мерам предосторожности, хвороба отступила, и после тридцати утомительных дней мы бросили якорь в Столовом заливе и с восхищением посмотрели на Столовую гору, вдыхая ароматный бриз, который дул на нас с берега.
Не так много мест на планете красивее, чем Столовая гора, с ее постоянно меняющимися огнями и оттенками, облачной скатертью, ее соснами и серебряными деревьями, с ее стремительными потоками; и красотой нижних склонов горы, над которой старые голландские кварталы, выложенные высоко, по-прежнему стоят часовыми!
Особенность заключается в том, что гора нависает над Столовой бухтой и имеет плоскую вершину. Прекрасные кусты с цветами любого воображаемого оттенка и цвета, а также деликатные полевые цветы растут здесь в изобилии; а внизу расположены живописные деревни, разбросанные среди сосновых лесов – коттеджи с глубокими, уютными верандами, решетчатыми окнами и крутыми соломенными крышами.
Воздух насыщен запахом водяных лилий, диких цветов и цветущих апельсиновых деревьев. Атмосфера настолько ясна, что контур синих гор (чьи самые высокие вершины покрыты снегом) выделяется на фоне синего неба с удивительной отчетливостью и формирует идеальный фон для старых белых фермерских домов, окруженных виноградниками и апельсиновыми рощами.
Было бы хорошо, если бы те, кто вынужден проводить свою жизнь в холодной Англии, могли знать, какой заманчивый климат, какие декорации и какие разнообразные интересные вещи ждут их в этой старой голландской колонии.
Заседание Парламента Капской колонии в 1877 году было бурным. Велись жаркие споры по вопросу о защите границ, и на короткое время вопрос казался сомнительным, а судьба министерства дрогнула в шатком равновесии.
Представители восточных провинций Капской колонии, жившие среди кафров, произносили резкие речи, пророчествуя «о росте численности кафров и отсутствии какой-либо подготовки со стороны правительства на случай их агрессии». Высказывались мнения, что пограничная полиция бесполезна; что наши туземные союзники финго не желали сражаться, и что из вооружения у них есть только ассегаи, тогда как кафры были хорошо вооружены; что депутатам западных колонистов не помешало бы проехаться к опасной границе, а не рассуждать, удобно расположившись на расстоянии пятисот-шестисот миль от кафрских земель; тогда они по-другому взглянули бы на вопрос организации охраны восточных границ.
Тогда западные депутаты, сторонники позиции министерства, отвечали, что «им стыдно было слышать такие паникерские речи, что вообще не было оснований полагать, что у кафров не было хоть малейшего намерения проявлять враждебность, а наоборот, с каждым днем они становились все более и более склонными к миру, что многие маленькие дети кафров пошли в школу, что на границе было много тысяч винтовок, что полицейские силы находились в самом боеспособном состоянии и что они с большим удовольствием гарантирует правительству, что Сандилли, великий вождь гайков, всякий раз, когда он был трезв, выражался решительно в пользу мира». В это время какой-то недовольный и упрямый восточный депутат шепчет на ухо другому, что, поскольку этот туземный джентльмен почти всегда пьян, депутат думает, что это не особенно хороший довод убеждать колониальное правительство в миролюбии дикаря.