У меня должно быть первое воспоминание.
Что-то трогательное: солнечный зайчик на стене, запах бабушкиных пирогов, отец, подбрасывающий меня в воздух. Но в голове – только обрывки, как плохо склеенный пазл.
Мама говорит, что в два года я упал с качелей и разбил лоб. «Кровь была настоящим фонтаном!» – любит повторять она, будто это смешно. Возможно, именно тогда что-то перещёлкнуло в моей памяти, и всё ценное высыпалось. Остальное – реконструкция. Например, «тот день на даче»: якобы я бежал за котом и провалился в погреб. Но на фото в альбоме – только я в майке с Чебурашкой и с лицом, на котором нет ни страха, ни восторга. Просто ребёнок.
В третьем классе я решил, что я – избранный. Не такой, как все. В моей тетрадке по литературе появились «рассказы»:
«Сегодня Вася не пошёл в школу. Он нашёл в парке волшебный камень и отправился спасать динозавров».
Учительница, Марья Ивановна, вызвала родителей:
–Ваш сын живёт в фантазиях.
Мама переживала, отец хмыкнул:
–Пусть пишет, лишь бы математику не забросил.
Но я хотел не просто писать – я хотел, чтобы моя жизнь стала как в книгах. Чтобы были подвиги, тайны, ну или хотя бы трагедия.
Однажды я даже разбил градусник, чтобы «спасти семью от ртути» – родители просто выставили меня за дверь, пока убирали осколки.
В шестом классе я влюбился в Лену из параллели. У неё были косички с бантами и розовый рюкзак. Я представлял, как мы гуляем под дождём, но в реальности я простудился и пропустил экскурсию. Как она дарит мне засушенный цветок, но это сделала её подруга Настя, просто так. Как мы сбегаем с урока, но Лена была отличницей и никуда не сбегала. В день её рождения я подарил ей блокнот с моими стихами. Она сказала «спасибо» и убрала его в сумку, даже не открыв. Через неделю я увидел этот блокнот в мусорном баке у школы. Лена начала встречаться с Сашей из футбольной команды, а я написал в тетради рассказ, где она погибала в автокатастрофе, а я, конечно, был единственным, кто её по-настоящему любил.
Мои родители не подходили на роли «героев моего романа». Отец работал бухгалтером и любил повторять:
–Мечтать не вредно, вредно не платить налоги.
Мать верила в гороскопы и говорила:
–Ты же Водолей, тебе положено быть странным.
Однажды я спросил:
–А вы в молодости бунтовали?.
Отец ответил:
–Да, я однажды опоздал на работу на час.
В 14 лет я нашёл их свадебное фото. Они смеялись, обнявшись. Я не мог поверить – эти люди выглядели счастливыми. Но в моей истории они были просто «фоновыми персонажами».
В девятом классе я твёрдо решил: «Всё изменится!». Я составил список целей: стать популярным, найти «настоящую любовь», наконец-то «понять себя». Попытка создать рок-группу провалилась – я играл на расстроенной гитаре. Девочка, с которой я целовался на дискотеке, на следующий день сделала вид, что не знает меня. В сочинении «Кем я буду через 10 лет» я написал «писателем», а учительница поставила «3» за грамматику.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: все эти годы я пытался втиснуть свою жизнь в чужие сюжеты, не замечая, как мимо проходит что-то настоящее. Может быть, правда была не в мечтах о подвигах, а в тех самых неловких, неидеальных моментах, которые я так старался забыть или переписать. В конце концов, жизнь – это не роман, где всё должно быть красиво и логично. Это черновик, полный помарок, и в этом его прелесть.
────────────────────────────────────────────
В семнадцать лет я открыл для себя Камю и понял, что жизнь – это абсурд. Особенно когда твои "глубокие" стихи про экзистенциальную тоску нравятся только соседке-пенсионерке, а настоящий бунт заключается в том, чтобы молча есть школьные котлеты, пахнувшие надеждой на скорое взросление.
Поступив на филфак, я вообразил себя новым Бродским. Первая же пара по постмодернизму поставила всё на свои места. Мои "гениальные" стихи оказались банальной рифмовкой в духе Цоя, девочка в очках с фамилией как у Достоевского цитировала Деррида между глотками латте, а преподаватель с бородой Маркса снисходительно называл мои тексты "милыми".
Помню, как написал в студенческий чат:
–Кто идёт на митинг против повышения стипендий?, на что получил ответ:
–Ты перепутал. Это митинг ЗА повышение.
Пришлось отшутиться:
–Да я просто проверяю, кто читает внимательно.
На третьем курсе я устроился копирайтером в рекламное агентство. Первое задание – текст для сайта клиники проктологии:
"Геморой – не приговор! (Но если приговор – у нас есть хороший проктолог)". Шеф вернул файл с пометкой: "Слишком философски. Напиши про скидки".
К двадцати трём годам меня накрыл странный когнитивный диссонанс. Однокурсники публиковались в толстых журналах, бывшая одноклассница вышла замуж за итальянца, а я обнаружил, что веду дневник теми же фразами, что и в пятнадцать. На сеансе у психолога я жаловался:
–Я будто застрял в лифте между этажами детства и взрослости.
–Может, вам просто нужно нажать кнопку? – ответил врач.
–Это метафора! – возмутился я.
–Вот именно, – парировал психолог.
На поэтическом вечере я познакомился с Аней. Она писала стихи про "разбитые гранатовые зеркала" и курила как паровоз. Мы целовались в подъезде её общаги, а потом она сказала:
–Ты слишком стараешься быть сложным. Иногда надо просто сказать: 'Мне плохо. Обними меня'".
Наутро я обнаружил на зеркале надпись помадой: "До свидания, Гамлет. Пиши если что".
В день двадцатипятилетия мама прислала открытку: "Сынок, главное – здоровье". Отец перевёл пять тысяч без комментариев. Я купил бутылку вина и перечитал свои дневники. Оказалось, что 90% "гениальных идей" так и остались в заметках, все "роковые страсти" длились меньше, чем рекламные акции в "Пятерочке", а единственное, что действительно менялось – номер стажа в трудовой.
Последняя запись в дневнике гласила:
Сегодня понял: я не персонаж романа. Даже не второстепенный герой. Я – тот самый парень, которого в кино показывают крупным планом на три секунды, когда главный герой заходит в бар.
И знаете что?
Мне это нравится.
Теперь, когда мне тридцать, я наконец-то перестал пытаться вписать свою жизнь в готовые сюжеты. Жизнь оказалась интереснее, когда перестаёшь играть роль и начинаешь просто жить – с её нелепыми совпадениями, неловкими моментами и неожиданными поворотами, которые никакой писатель не придумал бы.
────────────────────────────────────────────
Когда мне стукнуло тридцать, случилось странное – я перестал бояться быть обычным. Не тем «особенным» мальчиком из детства, не «многообещающим» студентом, не «подающим надежды» копирайтером. Просто человеком, который живет, ошибается и иногда по утрам забывает почистить зубы. Первым звоночком стало утро после дня рождения. Я проснулся с похмельем ,хотя пил всего одну бутылку вина, обнаружил на подушке седой волос и вдруг осознал, что мне совершенно не хочется писать об этом стихи. Раньше я бы обязательно сочинил что-то вроде «седина как метафора уходящей молодости», но в тот момент просто выкинул волосинку и пошел варить кофе. Работа в рекламном агентстве, которую я когда-то считал временной, стала постоянной. Оказалось, что писать про «уникальные преимущества» стирального порошка – это тоже навык.
