Повязка на глазах причиняет боль. В неумении завязать узел проявилась его неопытность. Он затянул его туго, но небрежно, захватив прядь моих волос. Всякий раз, когда он слишком быстро входит в поворот, меня качает в сторону, ремень безопасности врезается в плечо и точечная тянущая боль на коже головы усиливается.
Он тормозит без предупреждения: меня бросает вперед. Фиолетовый шелк, слегка ослабший возле моего правого виска, пропускает немного света, но никакой полезной зрительной информации.
Он сделал все для моей полной сенсорной депривации. В машине нет музыки. Только ритм моего и его дыхания, басовитые нотки двигателя, щелчки переключаемых передач. Радио могло бы помочь. Подсчет трехминутных поп-песен позволил бы мне определить время. Если строить догадки, то я бы сказала, что мы едем около часа, но на самом деле вполне может быть полчаса или два. Я знаю, что мы выезжали из Лондона, а не углублялись в него, и должны сейчас быть уже далеко от города. Первые пару миль я могла отслеживать наш маршрут по остановкам на светофорах и «лежачим полицейским». Чтобы в любом направлении покинуть Ислингтонскую зону «двадцать-миль-в-час», требуется десять минут. Я уверена, что чувствовала аромат барбекю от ресторана на Сити-роуд, но думаю, он объехал по кольцу на Олд-стрит дважды, чтобы запутать меня, и после этого я растерялась.
Как только мы выбрались из города и поехали быстро, мой нос несколько раз уловил запах костров – самый сезон для них! – древесный дым домашних поленьев, намного более приятный, чем от ферм и заводов.
Временами кажется, что мы посреди полей, виляем по проселочным дорогам, затем он снова едет ровнее и быстрее, и поток проносящихся мимо машин говорит мне, что мы вернулись на главную трассу. Если мы направляемся в аэропорт, я, наверное, услышу шум самолетов.
В самолет я не сяду!
– Дерьмо… – бормочет он и тормозит снова. Последние несколько волосков моей зажатой пряди вырываются с корнем. Я чувствую, как он поворачивается на сиденье, и ощущаю его дыхание на своей щеке, когда он медленно дает задний ход. Я пользуюсь возможностью и тяну руку к своей голове, но он следит за мной так же зорко, как за дорогой.
– Марианна! Ты обещала!
– Прости, – говорю я. – Это теперь по-настоящему действует мне на нервы. Что, если я закрою глаза, пока перевяжу? Или пока ты перевяжешь?
– Хорошая попытка, – отзывается он. – Послушай, это уже недалеко.
Как близко это «недалеко»? Еще минуту? Еще полчаса? Если я напрягу щеку, то смогу видеть немного больше. Свет, который я ощущаю через фиолетовую ткань, начинает быстро мерцать. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь забор? Мерцание едва заметное, на грани восприятия, и для забора чересчур беспорядочное. Похоже, мы в тоннеле из растущих по сторонам деревьев, что означает деревенскую дорогу, а следовательно…
– Сэм! Ты заказал нам спа-салон?
Я слышу улыбку в его голосе.
– Думаю, я сделал даже лучше.
Мои плечи расслабляются, как будто руки массажиста уже на них. Я не могу придумать ничего лучше, чем два дня лениво подвергаться «трамбовке» от мускулистых молодых женщин в белых туниках. Это, должно быть, то оздоровительное место на побережье Эссекса, куда я так стремилась попасть. В Эссексе я смогу отдохнуть. Я смогу добраться до мамы за час и до Хонор за два. Возможно, когда Сэм сказал, что сделал даже лучше, это означало – он организовал все так, что Хонор тоже будет там.
Дорога теперь неровная, вся в выбоинах, засыпанных хрустящим гравием, и я поднимаю руки вверх, готовясь размотать шарф.
– Еще две минуты! – Голос Сэма поднимается на октаву. – Я хочу смотреть, как ты увидишь это!
Скрип шин. Я терпеливо жду, сложив руки на коленях, пока парковочные датчики пищат все чаще.
– Итак… готово! – восклицает Сэм, распуская узел с эффектным взмахом. – Добро пожаловать в Парк-Ройал-мэнор!
Название знакомо мне из буклетов, как и общая картина, но из-за потрясения я не сразу охватываю ее целиком.
Сперва я вижу целый ряд архитектурных особенностей – зубцы и фронтоны, вычурную серую каменную кладку, высокие неприступные окна – однако не могу воспринять все это в целом.
– Я слишком близко, – пытаюсь я сказать, но получается это шепотом.
Назаретская больница, или Лунатический приют для бедняков Восточной Англии, как она называлась изначально, не была предназначена для разглядывания вблизи. Только с расстояния, принимали ли вас сюда, или вы бросали на нее последний призрачный взгляд через плечо, когда выходили либо сбегали. Последний раз я видела это место (и до сих пор вижу его в своих снах) издалека. Больница казалась заполняющей все пространство до горизонта. Она громоздилась на том, что в этих краях считается холмом, господствуя над плоской равниной вокруг. Построенная для обслуживания трех графств, слишком большая для скромного Саффолка, неуместно выделяющаяся своими викторианскими размерами.
Я способна доехать от Лондона до Настеда почти на автопилоте. Так как же я могла не признать дорогу?
Сэм потирает руки от удовольствия.
– Как сильно ты теперь меня любишь? Давай пойдем и хорошенько все здесь рассмотрим! – Он тянется через меня и отстегивает большим пальцем мой ремень безопасности. Я не могу выбраться из машины. Крик вцепляется в мое горло когтями. Фотографии в брошюре не передают всех изменений. Те окна, обшитые панелями от пола до потолка, теперь открыты, в новых рамах поблескивают сотни неразбитых, чистых стекол. Плющ и буддлея, невозможным образом проросшие из покосившихся дымовых труб и гниющих перекладин, исчезли, уступив место виргинскому вьюнку. Его насыщенно-красные листья аккуратно подстрижены и обнажают серебристые кирпичи. Огромные двойные двери заменены на сдвижные стеклянные пластины с гравировкой «Парк-Ройал-мэнор», выполненной матовыми завитушками. Мой взгляд отказывается подниматься выше.
