Пролог
В конце мая, когда медведица вышла из берлоги, еду можно было найти только у гейзеров или в кальдере. Там был свой микроклимат: гораздо теплее и уже появилась трава. Поэтому у нее с медвежатами выбора не было. Но в это время года туда шли все голодные, только что проснувшиеся медведи заповедника, и поэтому жизнь двух ее медвежат‑сеголеток, родившихся этой зимой в берлоге, была под угрозой. Ошалевшие после спячки медведи жадно смотрели на ее детенышей. Корни растений, кора деревьев и прошлогодние ягоды почти не насыщали. Только страх неизбежной схватки с разъяренной матерью, удерживал их от каннибализма.
Вот поэтому через месяц медведица, чуть окрепнув, решила поискать более спокойное место. Несмотря на календарное лето, в предгорьях было еще много снега и мало корма. Так что медведица пошла к морю. За ней к морю пошел человек.
Этим человеком был Родион Васнецов. Три дня назад ему исполнилось тридцать. Он встретил свой день рождения здесь, в заповеднике, потому что был режиссером‑документалистом, а медведица с медвежатами были главными героями его фильма. Родиону не просто нравилась его работа, он был фанатиком. Чуть ли не на следующий день после окончания института кинематографии он уехал на Белое море, где устроился на работу в рыболовецкий колхоз в устье Мезени.
Больше года он ловил навагу, сельдь и треску. Научился пить спирт, перебирать замершими пальцами двигатель прямо в открытом море, латать старые сети. А главное, он сделал свой первый фильм «Поморское счастье».
Фильм получился, принес ему известность в кинематографических кругах и даже немного денег.
Год жизни на Севере изменил его. Из московского романтичного и интеллигентного юноши он превратился в самоуверенного, целеустремленного, немного циничного и очень привлекательного мужчину. Это обернулось скорым браком на одной из поклонниц. Из‑за него пришлось поменять все планы, отменить долгие командировки и осесть в Москве. Жизнь в Москве требовала денег. И Родион много работал. В основном это была реклама и заказные фильмы для разных политиков перед выборами. После жизни на Севере теперь каждый день был как праздник. Клубы, путешествия по теплым странам, бесконечная смена красивых лиц ‒ пять лет пролетели как один.
И как‑то утром, бреясь перед зеркалом, Родион вспомнил, что в этом году у него юбилей ‒ тридцать лет. А сделан только один хороший фильм. Это было как шок. Он вышел на балкон, и пока жена что‑то делала на кухне, по телефону отказался от всех контрактов, пообещав выплатить предъявленные неустойки. В комнату он вернулся свободным безработным режиссером с испорченной репутацией. Жена тоже недолго думала.
– Женщина, прежде всего будущая мать. Ей деньги и подарки нужны не только для того, чтобы перед подругами хвастаться, а чтобы понимать, что её избранник способен обеспечить потомство. И для неё неважно, каким способом он это сделает. Ей нужны гарантии, – собирая вещи, учила его жена. – Порядочность не оплачивается, поэтому ее могут позволить себе или очень богатые, или юродивые, а вот непорядочность вознаграждается очень хорошо. Женщина ‒ это мать, – повторила она, – и она, как кошка: где лучше кормят, там и дом.
Через две недели он вылетел на Камчатку. Сопки, вулканы, уходящие в облака снежными вершинами, горные озера, реки с водопадами, горячие гейзеры, горбатые киты в лагуне, окруженной скалами, ушастые тюлени на берегу, белоплечие орланы в бездонном голубом небе ‒ все было необычно и фантастически красиво. «Наверное, таким и был задуман мир тем, кто его сотворил», – подумал Родион. Он знал, что в августе к этому великолепию добавится нерест лосося. Каждый ручей, каждая река заполнится до краев кишащей горбушей и неркой, которая вернется из океана на свою родину, чтобы оставить потомство именно там, где родилась сама. И в это же время, десятки, а может, сотни медведей устроят долгожданную охоту на этого лосося. Охоту, переходящую в пиршество. Все это было красиво. И именно медведей он решил сделать основными персонажами нового фильма. Осталось найти главного героя.
Родион написал кучу писем, и всеми правдами и неправдами устроился в заповедник помощником егеря, чтобы иметь полную самостоятельность. Уже в вертолете из Петропавловска, глядя в иллюминатор, он отчетливо почувствовал, что Москва и вся его предыдущая жизнь осталась где‑то в другом измерении. Две недели он проходил инструктаж. Потом, получив старые затертые карты и ижевскую двустволку 12‑го калибра, вышел на маршрут.
– Стреляй только в крайнем случае, – напутствовал егерь. – Потому что, если сразу не убьешь, то тебе конец. Куда стрелять знаешь? Ну, дай бог, пронесет. Главное, не вмешивайся. Звери легко идут на контакт, но ты им нянькой всегда быть не сможешь. Из приученных медведей хорошо получаются медведи‑убийцы. Зверь остается зверем. Когда ты ему что‑то даешь, он это воспринимает не как твою доброту, а как свою добычу. И если ты вдруг перестанешь давать, он будет забирать сам. Иногда вместе с чьей‑то жизнью. Ты уедешь, а нам тут жить. Не вмешивайся – это главное. Понял? Ну и отлично. Не вмешивайся. Удачи!
Вертолет за двадцать минут закинул его к домику вулканологов в кальдеру. Это была огромная котловина, километров десять в диаметре, в центре которой дремал вулкан. От остального мира она была окружена высоким гребнем. Вулкан хоть и был спящим, но, похоже, спал очень настороженно. То там, то здесь из земли вырывались кипящие фонтаны. В непрерывно булькающих грязевых озерах и лужах образовывались и лопались большие пузыри, распространяя запах сероводорода. И было бы неудивительно, если бы из‑за ближайшей скалы появился какой‑нибудь динозавр.
Домик вулканологов, где он решил временно остановиться, был маленьким, сколоченным из некрашеных и уже почерневших досок. Зато рядом, ближе к озеру, была хорошая баня. Озеро так и называлось – Банное. Вода в нем не опускалась ниже сорока градусов.
– Ну что, сто грамм за встречу? – предложил Родион, разложив вещи и познакомившись с единственным жителем домика: молчаливым мужиком лет пятидесяти, который много лет жил здесь, исследуя окрестные вулканы.
– У нас по сто грамм не пьют, – как‑то обреченно сказал Степан Семенович, хозяин дома.
В дирекции заповедника Родиону рассказали, что институт, от которого приехал сюда ученый, давно закрылся, и свои исследования он проводит непонятно на какие средства и непонятно для кого.
– Давайте по двести ‒ я только «за»! – бодро согласился Родион.
– И по двести не пьют.
– А по сколько же пьют? – Родион перестал резать привезенную им колбасу и посмотрел с удивлением на сидящего за столом и разбирающего бумаги ученого.
