Никогда не случалось мне сомневаться в здравости своего рассудка так часто, как в ту, первую ночь, когда женщина-птица и ее подопечные явились спасать меня от сумасшедшего дома. Потому что именно туда я и направлялся, сплющенный между двумя моими упитанными дядюшками на заднем сиденье родительского автомобиля, – как вдруг целая стена странных детей будто выпрыгнула прямиком из моих фантазий на подъездную дорожку впереди. Озаренные нашими фарами, они преграждали нам путь, словно ангельское воинство.
Мы с визгом затормозили. Вал пыли из-под колес скрыл все, что было впереди ветрового стекла. Уж не я ли сам вызвал это эхо, эту мигающую голограмму откуда-то из глубин своего разума? Мои друзья – и вдруг здесь, сейчас… да во что угодно будет легче поверить! Со странными детьми все кажется возможным, но в невозможность такого визита я до сих пор верил совершенно твердо – среди прочих, весьма немногих исключений.
Я сам решил оставить Дьявольский Акр. Вернуться домой, куда друзья не могли за мной последовать. Я надеялся, что там сумею свить воедино разрозненные ниточки своей жизни: нормальное и странное, обычное и необычайное. Еще одна невозможность…
Дедушка, помнится, тоже пытался сшить свои разные жизни вместе и потерпел неудачу, отдалившись в итоге и от нормальной семьи, и от странной. Отказавшись выбирать между двумя жизнями, он обрек себя на утрату обеих – и с минуты на минуту это предстояло и мне.
Между тем сквозь пыльное облако к нам шла некая фигура.
– Кто вы, черт подери? – спросил мой дядя.
– Алма ЛеФэй Сапсан, – любезно сообщила она. – Временно исполняющая обязанности главы Совета имбрин и директриса вот этих странных детей. Мы уже встречались раньше, хотя я и не рассчитываю, что вы вспомните. Дети, поздоровайтесь.
Если подумать, это очень странно – что разум может переварить и чему он сопротивляется. Я только что пережил самое сюрреалистическое лето, какое только можно вообразить: путешествия в прошедшие эпохи, укрощение невидимых чудовищ, влюбленность в застрявшую во времени бывшую подружку моего деда. Но только сейчас, в ничем не примечательном настоящем обычного флоридского городка, в доме, где прошло все мое детство, я обнаружил, что не в силах поверить своим глазам.
Енох развалился на нашем бежевом раздвижном диване и потягивал колу из папиного стакана с футболистами из «Тампа Бэй». Оливия расстегнула свои свинцовые ботинки, взмыла к потолку и теперь каталась, описывая круги, на вентиляторе. Гораций и Хью отправились на кухню: первый разглядывал фото на дверце холодильника, а второй – обшаривал территорию, ища, чем бы подкрепиться. Клэр, разинув оба рта, таращилась на гигантский черный монолит настенного телевизора. Миллард… скажем так, мамины журналы по декору интерьеров воспаряли с кофейного столика, сами собой открывались и шелестели страницами в воздухе, пока Миллард их просматривал; отпечатки его босых ступней виднелись на ковре. Такое слияние миров я воображал тысячу раз, но не смел и мечтать о нем. Но вот вам, пожалуйста: мои До и После вдруг столкнулись с могучей силой, как две планеты в космосе.
Миллард уже попытался мне объяснить, как им удалось сюда попасть – судя по всему, невредимыми – и почему они больше не боялись задержаться в моем времени. Разрушение петли, чуть не прикончившее нас всех в Дьявольском Акре, перезапустило их внутренние часы. Как так вышло, он не очень разобрался, только понял, что в случае, если они пробудут слишком долго в настоящем, внезапное и катастрофическое старение им почему-то больше не грозит. Они просто станут взрослеть самым обычным образом, как я, – словно долг всех этих лет им неожиданно простился и они не потратили большую часть двадцатого века, проживая снова и снова один и тот же солнечный летний день. Без сомнения, это было настоящее чудо – беспрецедентный прорыв во всей истории странных людей. И все же оно удивляло и занимало меня и вполовину не так, как то, что они сейчас здесь, со мной, – что рядом стоит Эмма, прекрасная, сильная Эмма, и пальцы ее переплетены с моими, а сияющие зеленые глаза в изумлении разглядывают комнату. Эмма, о которой я так часто мечтал, которую видел во снах все эти долгие, одинокие недели, прошедшие со времени возвращения домой. На ней было приличное серое платье ниже колена и прочные туфли на плоской подошве, в которых, если что, и бегать можно, а волосы цвета песка были забраны в хвост. Когда от тебя долгие десятилетия зависят все и вся, поневоле станешь практичной до мозга костей, но ни ответственность, ни груз прожитых лет не погасили девчоночьей искры, так ярко озарявшей ее изнутри. Эмма была одновременно и жесткой, и мягкой, кислой и сладкой, старой и юной. И то, что она была всем этим сразу, я больше всего в ней любил. Душа бездонной глубины…
– Джейкоб?
Оказывается, она уже некоторое время со мной говорила. Я даже попробовал ответить, но разум мой уже засосало в зыбучие пески грез.
Она помахала рукой у меня перед носом, пощелкала пальцами – большой заискрил, как кремень. Я вздрогнул и пришел в себя.
– Ой, – сказал я. – Прости.
– Ты куда уехал?
– Я просто… – я махнул рукой, словно убираю невидимую паутину. – Так здорово снова всех вас видеть!
Собрать в охапку десяток воздушных шариков – и то проще, чем закончить такую фразу.
Ее улыбка не сумела скрыть некоторой озабоченности.
– Я понимаю, это очень странно, что все мы вдруг вот так к тебе заявились. Надеюсь, для тебя это не стало таким уж большим потрясением.
– Нет, что ты! Ну, ладно… есть немножко.
Я кивнул в сторону комнаты и всех, кто в ней был. Веселый хаос был постоянным спутником наших друзей.
– Ты уверена, что все это мне не снится?
– А ты уверен, что это не снится мне?
Эмма взяла мою ладонь и крепко пожала; тепло и твердость ее руки придали миру весомости.
– Сказать не могу, сколько раз за все годы я представляла, как приеду в этот городок.
Я на мгновение потерял дар речи, но потом до меня дошло. Ну, конечно… дедушка. Эйб же тут жил с пятидесятых – я помнил флоридский адрес на письмах, которые хранила Эмма. Взгляд ее слегка затуманился, словно она потерялась в воспоминаниях, а я ощутил совершенно неуместный укол ревности, и тут же его устыдился. Она имела полное право вспоминать прошлое и чувствовать себя не в своей тарелке от встречи наших двух миров. Совсем как я.
Тут в гостиную, словно торнадо, ворвалась мисс Сапсан. Она уже освободилась от дорожного плаща и осталась в изумительном пиджаке из зеленого твида и бриджах для верховой езды, словно и правда только что прискакала сюда верхом. На ходу директриса раздавала приказы.
