Пошатываясь и тяжело сопя, Палёнов стоял перед дверью. Он в который раз нажал на дверной звонок, словно пытаясь его расплющить большим заскорузлым пальцем или вдавить его в стену, чтобы тот белым пластиковым чирьем выскочил со стороны прихожей. Палёнов прильнул ухом к двери и прислушался. За дверью вроде бы скрипнул пол. Палёнов точно воочию увидел Аглаю: она затихарилась там, за дверью, и знай себе, посмеивается над ним… Проскрежетав зубами, он ударил кулаком по двери.
– Открой, стерва! – закричал он.
Эхо подъезда передразнило Палёнова.
Взбешенный Палёнов заколотил кулаком и ногой по двери.
– Открой, тварь! Я знаю, что ты там!
Выкрикивая и выплевывая ругательства, Палёнов принялся избивать дверь, словно это была Аглая.
Дверь соседней квартиры приоткрылась; из-за двери робко выглянула пожилая женщина с бледным овальным плоским лицом, на котором круглились испуганные глаза.
– Володя, уже ночь на дворе, – напомнила тихим мягким голосом Подуражная Георгина Игоревна.
– И что? – Палёнов выкатил на женщину оловянные глаза.
– Вы слишком, слишком уж шумите.
– Да пошла ты… – Палёнов саданул кулаком и лягнул ногой дверь сожительницы.
Лицо соседки вытянулось, посерело и стало еще площе. Она часто заморгала совсем округлившимися глазами.
– Что-что?! Да как вы смеете? Я заслуженный учитель…
– Пошла ты… – Палёнов выругался. Его голос гремел на площадке и как будто бы бил наотмашь.– Закрой дверь и не отсвечивай!
Подуражная исчезла за дверью и захлопнула ее.
Впавший в неистовство Палёнов с удвоенным ожесточением замолотил в дверь кулаком и ногой, от ярости не помня себя и путая слова.
– Закрой дверь, сука! Закрой дверь! Я знаю, ты там!
Но вот силы стали оставлять его. На него навалилась усталость и прижала спиной к двери. Он несколько раз ударил дверь пяткой, словно отбиваясь от сонной одури.
– Закрой. Закрой, – прохрипел он глухим голосом.
В изнеможении он сполз по двери на корточки и, поджав ноги, уселся коврик. Руки упали на колени, а отяжелевшая голова на грудь. Сонная одурь одолевала и брала свое.
– Ты чего сказала? Чего ты сказала? А? Закрой дверь, сука… Закрой дверь… – подергиваясь и поеживаясь, забормотал он заплетающимся языком…
Дверь за спиной подалась назад, и потерявший равновесие Паленов повалился на порог.
Вскочив на ноги, Палёнов увидел роскошный зал. В глубине его на небольшой сцене дерганая флейтистка, меланхоличная виолончелистка, пожилой альтист и угрюмый скрипач исполняли квартет Моцарта.
Потрясенный Палёнов остановился перед длинным столом, уставленным дорогими яствами. К каждому блюду и тарелке был прилеплен желтый квадратный листочек, на котором неуклюжим детским подчерком были написаны название кушанья и его цена. Чего здесь только не было! Глаза Палёнова заметались от одного блюда к другому:
«Пицца с черным трюфелем», «Буйабес Гранд Рояль», «Бургер из говядины «Блэк ангус» с луковым джемом, жареным камамбером, фуагра и трюфелем», «Щека тунца блюфин на гриле», «Брускетта с крабовым салатом и розовой сальсой», «Красные блины с икрой лосося, ряпушки, осетра и белуги», «Филе миньон с перечным соусом», «Лимонный щербет», «Пирог с рикоттой», «Спаржа с грецкими орехами», « Пирог с говяжьей грудинкой», «Полента с черным зимним трюфелем»…
У Палёнова захватило дух, закружилась голова, глаза разбежались, и потекла обильная слюна.
Между тем на площадку вышла Подуражная, которая подумала, что Палёнов наконец угомонился и ушел. Она хотела выкинуть синий мусорный пакет и прогуляться перед сном. Женщина вздрогнула, увидев Палёнова, который в позе эмбриона дрых на пороге Аглаи. Изо рта Палёнова на коврик стекала обильная слюна. Он тихо подвывал, как изголодавшийся пес.
– Алкаш конченый, – бросила женщина, обходя Палёнова…
В тоже время стоявший перед уставленным яствами столом Палёнов, увидел Подуражную. Она приблизилась к столу и, облизнувшись, потянула руку к французскому суфле. Палёнов оскалился и грозно зарычал на нее.
Подуражная с мусорным пакетом в руке отшатнулась от зарычавшего во сне Палёнова и поспешила к лифту…
А стоявший перед столом Палёнов увидел, как Подуражная исчезла, проскрежетав лифтом.
Тогда Палёнов сел за стол и замер в нерешительности, не зная с чего начать. Он чувствовал, что время его уходит и надо успеть хоть что-нибудь попробовать. Судорожно сглотнув, он с лихорадочной поспешностью схватил первое, что попалось ему под руку. Это оказалось равиоли с лобстером в сливочном соусе биск.
Но как только Палёнов коснулся тарелки, блюдо с лобстером превратилось в кучку сгнившей картошки, густо облепленную черными мошками. Отшатнувшись, Палёнов увидел, что весь стол завален сгнившей картошкой, над которой роится черное облако мошкары.
– Открой дверь! – пронзительно взвизгнула скрипка из глубины зала.
Палёнов испуганно закричал, но его крик больше напомнил мычание глухонемого. Он проснулся.
Овер в составе квартета играл на скрипке и хмуро поглядывал на хозяина особняка Кедрова. Довольный Кедров сидел за столом, уставленным диковинными яствами и вместе с гостями праздновал свой выигрыш в тендере на поставку картофеля в сеть ресторанов быстрого питания. Вокруг стола шныряли бледные официанты и официантки, похожие на призраки в строгих черно-белых одеждах.
Кедров был школьный приятель Овера. После школы Кедрова забрили в армию, потом он поступил в институт стали и сплавов, после института окунулся в бизнес. А Оверу удалось откосить от армии, и он с грехом пополам окончил музыкальное училище по классу скрипки. Так или иначе, их пути разминулись, и они не виделись, и не общались.
И вот теперь Кедров стал богатеем, любимцем Мамона. Он гребет деньги лопатой. У него есть всё. Он живет и радуется жизни. У него обалденная женщина с большими глазами. Правда на взгляд Овера она смахивает на куклу из магазина для взрослых: утиные губы, грудь как два арбуза, которые вот-вот выскочат из глубокого декольте. Но все равно она обалденная. На столе у Кедрова лобстеры, камчатские крабы, фуагра, обжаренные японские гребешки с соусом терияки, тунец торо, желтохвост, розовые креветки, утка по-пекински, спагетти с лобстером, Филе-Миньон из вагю, икра из лосося, ряпушки, осетра, белуги, брускетта с крабовым салатом и розовой сальсой, щека тунца блюфин на гриле, пицца с черным трюфелем и так далее и тому подобное… Все это запивается дорогими винами, коньяками. А Овер Кедрову и его гостям-толстосумам играет Моцарта. Квартет ре мажор.
Овер пытался поймать взгляд Кедрова. Но Кедров его не замечал. Как не замечал снующих официантов или плакат на стене. На плакате была изображена рыжеволосая красотка, в коротком ватнике и короткой юбке. Слегка расставив ноги и подбоченившись, она стояла в резиновых сапогах на картофельном поле. Она улыбалась Оверу. Внизу – красным рубленым шрифтом: «Вовремя убирайте картофель!» «Время разбрасывать камни и время их собирать», – вспомнил Овер, машинально и рассеянно играя на скрипке, но не слыша Моцарта, погрузившись в тяжелые думы, груженый ими. Кедров вовремя посадил свой картофель, вовремя занялся бизнесом; и вот теперь он пожинает плоды: ест камчатских крабов и пьет дорогое французское вино. А Овер играет ему ре мажор Моцарта. А когда исполнит ре мажор, он будет исполнять до мажор Моцарта. «Почему я не Кедров? – думал Овер, пожирая глазами рыбу фугу, белые трюфели, фриттату с лобстером, английский пирог с мраморной говядиной а так же рыжеволосую спутницу Кедрова. – Что со мной не так?» – спрашивал себя Овер и не находил ответа.
