Перед вашим погружением в эту небольшую историю, содержащую в себе не один мир, от лица редакции мы хотим опубликовать отклики на неё тех, кто уже совершил это путешествие и делится с вами искрой увиденного.
«Написано настолько потрясающе красиво, что невозможно оторваться. Невзирая на то, насколько страшен сюжет… Очень коротко, лаконично и даже как-то буднично. От чего становилось еще больнее за героев… У меня сейчас такое чувство, что посмотрела короткометражку гениального режиссера. Написано так, что начинаешь видеть происходящее своими глазами. Сюжет неоднозначен, но как же цепляет за душу. Благодарю! И жду! Жду еще новых Ваших произведений».
Наталья Докучаева, ветеран труда.
Инстаграм: @nataliadok_dolls
«Думаете, что в вашей жизни много трудностей? Прочтите эту пронзительную историю и спросите себя еще раз».
Фёдор Кузнецов, писатель (книга «Vozdooh»), изобретатель трансформационной дыхательной практики «Формула жизни».
Инстаграм: @feodorkouznetsov
«Если бы я умел читать с закрытыми глазами, эту повесть я прочитал бы именно так! Нет, не от живого описания дыхания смерти, а от стоящих в глазах слёз, которые мешали читать, и как увеличительное стекло проявляли жуть войны и любовь мира…
Сморгнул только в конце, чтобы хоть так потушить пожар и прибить пепел отголоска войны…».
Владимир Калинин, автор рассказов, астролог.
Инстаграм: @astrokalinin
«Война внутри порождает войну снаружи. Честность с собой никогда и ни при каких обстоятельствах не подводит. Она очищает и облегчает душу. Именно преданность себе является также и залогом победы в ВОВ России. Меня восхищают такие люди, как Катюша, – смелые, искренние и глубоко уверовавшие в свою суть. Люди, которые не продаются!»
Алёна Аркина, энерготерапевт.
Инстаграм: @misteriya_massaja
«Сколько ещё поколений должно уйти и родиться, чтобы столь глубокая рана на теле единой души зажила? Возраст автора и её переосмысление истории песни „Катюша“ – это послание нам, живущим и будущим поколениям о том, что настала пора сломать стрелы, сложить копья и отринуть страх перед будущим, столь глубоко ушедший корнями в прошлое. Это „письмо“ распечатывающее и исцеляющее самую глубокую боль внутри каждого из нас – войны с самим собой. И выбор лишь за тобой – бессмертие правды и честности, или вечное рабство пред тщетностью мнимой материи благ».
Юлия Ковалёва, писатель (книга «Непацанка),
редактор повести «Katjuscha». Инстаграм: @jlkovaleva
Предисловие от автора (посвящение)
Посвящается всей моей любимой и любящей семье: и особенно Татьяне Сиудновой – бабушке, певшей мне такую «Катюшу» перед сном.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
Выходил к ней немец молодой.
– Катя, как ты думаешь, можно прожить две жизни?
– Можно, наверное. Мы же живём.
– И будет два дня рождения?
– Получается, что так.
– А когда второй, Кать? Катя!.. Кать, ты что, спишь?
– Не сплю.
– Когда второй день рождения?
– Двадцать второго июня.
Катя крепче прижала сестру к себе. Твёрдая солома в кровь исцарапала голые белые ноги. Забилась в волосы. Ущипнула за нос и за уши.
– Катюш, а нас тоже убьют?
– Никто нас не убьёт. Скоро папа вернётся – и всё.
– Ты так каждую ночь говоришь.
– Завтра рано вставать, ложись.
За сложенной из подгнивших брёвен стеной храпели розовые поросята. Когда в уличной грязи барахтались изрыгающие проклятия мотоциклы, испуганные поросячьи повизгивания били Катю по ушам. Несколько раз в неделю люди с вытесанными из камня лицами заходили в сарайчик, пачкали тёмные формы в свиной крови и выходили, вынося побелевшую недокормленную тушку.
Ночь больно ужалила Катю. Моторы мотоциклов глуховато урчали, как большие чёрные коты, устроившиеся на печке. Сопение сестры неприятно давило грудь. Уснуть не получалось.
Их было семеро. Бабушка с седыми длинными косами, спрятанными под белым платком. Дедушка, который, сколько Катя себя помнила, всегда надевал одну и ту же белую рубашку с жёлтыми заплатками подмышками и на спине. Отец и мать – немолодые коммунисты, утаившие дома иконы и купавшие яйца в луковой шелухе каждый апрель.
А ещё был старший брат, весь в веснушках и синяках. И младшая сестра, мечтающая стать доктором в белой косыночке.
И она, Катя.
Дедушка ушёл на войну, но спустя месяц в окна дома постучал горбатый почтальон – извещение о смерти. Последнее письмо от отца пришло месяц назад, и Катя закрывала лицо руками каждый раз, когда замечала на улице почтальончатый горб. Брата застрелили, пока занимали деревню. Бабушку с матерью сожгли.
Сестрёнка болела.
Она, Катя, осталась жива и не могла простить себе этого.
Ночной храп прорезал свист выпущенной пули. Грохот. Гавкающие немецкие слова: «Ein, zwei, drei». Снова грохот. Поросячий визг. Крики. Слишком громко, слишком близко.
Катя заплакала.
…сон рассеялся с отчаянными криками старого петуха, доживающего свою последнюю весну. Разогревалось солнце, бьющее лучами-ножами прямо в окно. Полгода назад здесь были яблони. Когда Катя была маленькой, она голыми ногами цеплялась за бугристую кору, подтягивалась вверх, хваталась руками – как деревенская кошка Мурка, принадлежащая всем и не принадлежащая никому – за горбатые ветки и срывала жёлтое маленькое яблоко, пахнущее мёдом и августом.
Сейчас яблони должны были бы зацвести. И тогда по утрам Катю будил бы не петух, а аромат розоватых цветочков, около которых трясли спинками неуклюжие шмели.
Яблони сгорели вместе с домами.
Катя не решилась позавтракать и передвинула кружку с молоком к спящей сестре. На их небольшую деревню, где осталось несколько стариков, пять-шесть задавленных горем женщин и маленькая кучка детей, немцы расщедрились двумя коровами. Одна умерла, а вторая, со скрученными рогами и чёрными изъеденными слепнями пятнами, оказалась старой.
Остальных забрали. Катя несколько раз видела, как ей навстречу шёл молодой каменнолицый, утирая ладонью белый молочный след на верхней губе.
Дул прохладный, остывший после долгой зимы ветер. Если бы не несколько десятков людей, стягивающих с себя тёмные грязные формы и обнажающих сытые розовые тельца; если бы не испачканные в свином навозе колёса мотоциклов; если бы не развешанные по верёвкам, где раньше были полотенца, флаги с чёрными изломанными крестами (которые ничей дед пытался сжечь и получил пулю в грудь), то Катя бы и не сказала, что пришла война.
Упитанные поросята чистили щетину в липкой расхлябанной грязи, – но теперь это поросята не для них, а для немцев.
