Охрана
пропускает на территорию дома, никто не остановил, не узнал, к кому еду. Входя
в квартиру Кирилла, я спросила об этом.
— Я дал номер
твоего авто, у тебя беспрепятственный допуск. Сказал, что ты моя девушка.
Привет, Катя. Иди сюда, — Кир принимается расстёгивать на мне куртку.
— Привет. Я не
пойму, Кир, что за ультиматум такой? Если не поедешь, то я…
— Я просто
соскучился, мой ёжик.
Демидов
перебивает меня, вешает куртку в шкаф, потом обнимает и утыкается носом в шею.
— Как же я
соскучился, ты просто не представляешь. Вот, решил позвать тебя на свидание.
— Хороший
способ позвать на свидание. А меня ты спросил, хочу я или нет? — говорю я
нервно.
Кирилл тут же
хватает меня за шею и припечатывает спиной к дверце шкафа. Он держит не сильно,
я даже ни грамма не задыхаюсь, но становится жутко от этого действия и того
взгляда, которым он на меня смотрит.
— Всё ещё
сохнешь по моему брату, да?! Что мне сделать, чтобы ты его забыла, Катя?! Может
быть, его смазливую рожу изуродовать, а?! — кричит Кирилл.
— При чём тут
твой брат? — спрашиваю тихо.
Меня начинает
крупно трясти от страха, как пойманную в силки птицу. В глазах Демидова
плещется ничем не прикрытая чёрная ревность, мне становится страшно до икоты.
Это то, о чём говорил папа? Пожалуйста, только не это.
— На том
скрине, который показывал прихвостень Свята, виден номер телефона. Любовное СМС
послала моему брату ты, Катя. Я просто не стал тогда говорить об этом, думал,
что после этого скандала со Святом у тебя откроются глаза, и ты наконец-то
заметишь меня, — Кирилл говорит тихо.
Его рука всё
ещё на моём горле, дышать по-прежнему не мешает, но внушает панику. Неожиданно
Кир сжимает другую руку в кулак, и рядом с моим ухом раздаётся удар. Дерево
трещит так, что мне кажется, оно вот-вот треснет.
— Почему не я,
Катя?! Почему он?! — снова орёт Кирилл.
В следующую
секунду парень наклоняется и буквально впивается в мои губы. Это нельзя назвать
поцелуем. Это ни фига не нежно. Кир сминает губы до боли, нажимает на щёки
пальцами, заставляя открыть рот, а потом врывается в него языком. Такое
впечатление, что он хочет подчинить меня себе, заявляя с позиции силы, что я
должна принадлежать только ему.
Руки забираются
под свитер, принимаются шарить по моему телу. Я пытаюсь оттолкнуть Кирилла,
паника затапливает разум всё больше.
— Не надо,
пожалуйста. Кир, пожалуйста, — умоляю я, пытаясь отбиться.
Силы явно
неравны, я не могу его оттолкнуть. Мой голос переходит на жалобный, испуганный
фальцет. Кир неожиданно сползает по мне, становится на колени и обнимает мои
ноги.
— Прости,
прости, прости. Я не хотел тебя напугать. Не хотел, слышишь? Я люблю тебя,
Катя, и меня просто выбивает, когда ты думаешь о нём, — умоляюще говорит
Кирилл, прижимаясь щекой к моему животу. Свитер и рубашка задрались, и он
беспрепятственно целует кожу в районе пупка.
Мне нужно
бежать, но я не могу, чувствую себя мотыльком, приклеенным к паутине. Тело
продолжает трясти, но уже мелкой дрожью, как при лихорадке. Ноги холодит
дорогой паркет, сняла ботинки, а тапки так и не успела надеть.
— Я поеду
домой, — говорю дрожащим голосом.
— Фига с два, —
рыкает Кирилл.
Демидов
поднимается, хватает меня на руки и несёт. Он как-то говорил, что тягал штангу
в качалке, поэтому мой вес даётся ему легко.
— Поставь меня.
Я хочу домой, Кир, — говорю я.
Кирилл меня не
слушает, поднимается по лестнице. Я боюсь сопротивляться — так и разбиться
недолго, скатившись кубарем вниз. Демидов, в свою очередь, старается как можно
быстрее, преодолеть расстояние до конечной цели. Он пинком распахивает двери
своей спальни, потом бросает меня на матрас.
Я отползаю к
изголовью кровати, затем в сторону. Единственное желание — ринуться прочь,
схватить вещи в прихожей и дать дёру. Мне не дают. Демидов падает рядом и
хватает в охапку, начинаю брыкаться руками и ногами.
— Нет, Кир.
Нет, — скулю жалобно.
— Тихо.
Успокойся. Не трону, обещаю. Успокойся, Катя. Только нелюдь будет насиловать
человека, которого любит. Всё хорошо, слышишь? Всё хорошо. Я рядом с тобой. Я
всегда буду рядом. Ты мой воздух, Катя, и так будет всегда. С этого дня будешь
приезжать ко мне, когда я скажу.
— Зачем? —
спрашиваю его, пытаясь успокоиться.
— Будешь ко мне
привыкать. Я сегодня опять из-за тебя с батей поцапался. Этот придурок узнал,
что мы продолжаем общаться. Я сказал ему, что если он будет нам мешать, то
больше мне не отец. Никто и никогда не встанет между нами. И советую тебе
забыть Адельберга. В твоей жизни будет только один мужчина — я.
— В жизни Кати
будет только один мужчина — ты, Кир, — говорю я тихо.
Мне страшно до
одури, но я обнимаю его и утыкаюсь носом во впадинку между ключицами. Я знаю,
что нисколько не вру, жизнь девушки Кати скоро закончится, а вот в судьбе
Николь никогда не будет Кира. Нужно только немного потерпеть. Возможно,
притвориться, что мне хорошо с ним. Потом я уеду, а после смены документов,
стану жить рядом с отцом.
Снова эти сны.
Реальность из детства приходит и душит, заставляет плакать. Мне уже двадцать
лет. Подруга рассказывала, что ей эротические сны снятся, разумеется, у неё же
парень есть. Я не могу этим похвастать, меня часто посещают воспоминания из
детства.
Открываю глаза,
пытаюсь унять саднящую боль в груди. Хочется в туалет, но вставать лень.
Поднимаюсь и шлёпаю по дорогущему паркету на первый этаж. На втором тоже есть
уборная, но я ещё хочу зайти на кухню попить воды, в горле пересохло и по языку
будто наждачной бумагой прошлись. Только бы не заболеть, мамаша поедом сожрёт,
нужно институт посещать, а не валяться дома.
Свет включается
по мере движения. Коричневые обои, которые так любит мама, бесят своей
мрачностью. Высокая лестница манит скатиться с неё, как с горки, но я в который
раз сдерживаю себя и чинно спускаюсь на первый этаж.
В холле
полумрак, зажглась только одна лампа на стене, освещая мне путь по тёмно-серому
мрамору. Из кухни тянет сигаретным дымом, мать опять встала, чтобы посмолить.
Обычно она делает это, не всегда открывая окно. Мы едим в столовой, а на то,
что слуги дышат табачной вонью, ей наплевать.
Моя подруга
тоже курит. Она говорит, что если ей плохо, то становится лучше. Я не думаю,
что мне станет легче, у меня стойкое отвращение к сигаретному дыму. Девушка
должна быть женственной и пахнуть приятно. Насколько я помню себя, от матери
всегда несло табачиной, как от мужика. Она и по характеру такая же, строгая,
непримиримая, если что, сразу хваталась за ремень.
Захожу в
уборную, морщусь, глядя на себя в зеркало. Меня не назовёшь куколкой, крупный
нос, пухлые щёчки, глаза разного цвета. Противно до жути, хочется блевать от
вида собственного лица. Как же всё достало.
