Итак, вы готовы погрузиться в невероятнейшую историю, которая много лет назад произошла в реальной жизни?
Возможно, эта нарочито интригующая фраза вызвала на вашем лице ироничную улыбку или заставила вашу левую бровь изогнуться в удивлении. А может быть, вы даже захотели возразить, что немало видели собственными глазами и слышали собственными ушами, еще больше узнали из книг и фильмов, да и вообще, все заслуживающие внимания истории, приключившиеся на белорусской земле, давно рассказаны и положены на бумагу, Владимир Короткевич, Василь Быков, Кондрат Крапива и Иван Мележ в белорусской литературе уже случились, а равных им мастеров слова нет и не предвидится в ближайшие сто лет, так что и говорить не о чем.
Однако позвольте все же попросить вашего внимания. Хотите верьте, хотите нет, эта история не оставит вас равнодушными. Вы будете сопереживать и раздражаться, сострадать и возмущаться, сжимать кулаки от сознания собственного бессилия, от невозможности повернуть колесо истории вспять, содрогаться от ужасной несправедливости.
Эта история документальная, основанная на реальных событиях, которые даже изощреннейший писательский ум вряд ли смог бы смоделировать. Она сама жизнь во всех ее немыслимых хитросплетениях – с любовью до гробовой доски, научными исследованиями, способными перевернуть мир, тайными интригами, ночными похищениями, незаконным заключением, несметными сокровищами, войнами, несправедливым судом и жестокой казнью. В ней нет ничего придуманного, только факты – интересные и шокирующие. В некоторые из них невозможно поверить, но отрицание явления, увы, явления не отменяет.
Книга получилась полемической. Мы, конечно, не претендуем на истину в последней инстанции, несмотря на то, что с целью докопаться до этой самой истины вновь подняли и проанализировали немало документов. Как выяснилось, многие опубликованные материалы прошлых веков противоречат друг другу, особенно что касается дат, а каждый факт оброс несколькими толкованиями. Так что изложить все последовательно, логично и системно оказалось совсем непросто. Непросто было и понять, с чего начать. Зацепок в этой истории несколько, и каждая из них по-своему интересна.
Зацепка первая. Помните фразу Михаила Булгакова, которая стала идиомой, – «рукописи не горят». Три коротких слова, в которых заключается глубочайший смысл. Нельзя уничтожить человеческую мысль – ни запрещая, ни сжигая, ни даже убивая.
У белорусов подобные фразы тоже имеются. Я. Купала в знаменитой поэме «Курган» утверждал, что «не скуеш толькі дум ланцугамі». А драматург А. Петрашкевич назвал пьесу о Франциске Скорине «Напiсанае застаецца». Правда, это не находка автора, а всего лишь калька известного латинского выражения: verba volant, scripta manent – слова улетают, написанное остается.
К большому сожалению, в физическом смысле рукописи горят. Возьмем, к примеру, Полоцкую летопись, которая исчезла то ли в огне многочисленных войн, то ли в руках российских захватчиков. Все, что от нее осталось, – три небольших абзаца. Та же судьба, скорее всего, постигла «Рассказы о деяниях царя Дмитрия» (Opowiedzanie zdarzeń Dymitra cara) за авторством сына Льва Сапеги Криштофа Николая.
Вот и трактат De non existentia Dei («О несуществовании Бога»), написанный нашим героем, по официальной версии, публично сожгли на Старой площади в Варшаве 30 марта 1689 года. Только его название было способно повергнуть в шок практически любого в то время живущего, ибо, как учит Библия, Бог создал и мир и все в нем. В трактате же доказывалось отсутствие Бога. Сама эта мысль считалась величайшей крамолой.
Трактат был главным научным трудом нашего героя, свидетельством его незаурядного ума и… главным доказательством в уголовном преследовании. Считается, что от этой работы сохранилось всего лишь пять небольших фрагментов объемом меньше чем полстранички текста. Но и того хватило, чтобы мысли пережили автора.
Зацепка вторая. Человеческая память избирательна. На первом плане у нее люди, которые пролили реки крови: полководцы, тираны, диктаторы. Люди-людоеды, люди – военные преступники. Если бы и следовало о них писать, то лишь с непременным осуждением, как о вселенском зле. Их-то, по большому счету, и людьми назвать нельзя. Это скорее нелюди, маньяки и убийцы. Александр Македонский, Чингизхан, Ганнибал, Юлий Цезарь, Тимур-Тамерлан, Атилла, Наполеон, Гитлер, Сталин… На их совести миллионы смертей ни в чем не повинных людей. Но именно они становятся кумирами, именно о них снимают фильмы, пишут романы и поэмы, слагают легенды. Похоже, человечество ничему не учится, и все в этом мире повторяется, трагедии в том числе.
На втором плане у человеческой памяти политики более мирного толка. В их ряду Черчилль, Рузвельт, генерал де Голль, премьер-министр Витте, канцлеры Бисмарк и Сапега, министры иностранных дел Талейран и Громыко, первые секретари компартий Брежнев и Машеров.
Третий эшелон – творческие работники: писатели, поэты, ученые, артисты, композиторы. Вряд ли стоит приводить примеры этих великих личностей, потому как наверняка каждый из вас сформировал их ранжир, исходя из собственного вкуса и предпочтений.
Задворки памяти отведены для жертв. Все, чего их удостоивают, – одна-две строчки (Жанна д’Арк не в счет, она немногочисленное исключение из правила). Удел жертв – сухая статистика. Немало людей ею даже владеют. Многим, например, известно, что во второй мировой войне только в одной Беларуси погибло от 2,5 до 3 миллионов человек. Эти цифры никого не оставляют равнодушным. Но лица среди них неразличимы – только океан преждевременных смертей. А ведь за каждой насильственной смертью стоит личная трагедия. Трагедия, которая уже, по сути, никому не интересна: был человек – нет человека. Трагедия, которая стала привычной, рядовой, обыденной.
Жизнь нашего героя тоже закончилась трагически. Он тоже пал безвинной жертвой, но оказался слишком яркой звездой, свет которой не могут скрыть плотные ряды великих. Уже к 1986 году о нем написали как минимум 600 раз, причем не только белорусы, но и поляки, литовцы, немцы, французы, русские, итальянцы.
Получается, наш герой не просто жертва, а жертва знаменитая. Во время сеймового суда поляки с пеной у рта требовали его казни и состязались в изобретении самых изощренных и чудовищных способов умерщвления, а немцы и французы невозмутимо описали события этой трагедии в своих хрониках, чтобы приспособить их для своих нужд. Среди поляков и этнических литовцев не нашлось ни одного, кто бы встал и открыто выступил в поддержку. Лишь три литвина-белоруса рискнули высказаться против большинства. Зато сейчас, спустя 300 лет, одни называют свою жертву «великим польским атеистом», другие – «основоположником литовского атеизма». Они зачислили эту жертву себе в актив, потому что трактат жертвы, даже изъятый и недоступный для чтения, оказался на удивление провидческой и чрезвычайно влиятельной работой, которая на сотню лет опережала достижения лучших умов человечества той поры.
