Молчуны из Теплого уголка
Спелые и оттого тяжелые колосья пшеницы, склонившись долу, будто в раздумье, плавно раскачивались в такт дуновениям жаркого летнего ветерка, долетавшего с Синих равнин. Неведомо как, но ветродуй пробирался сквозь густые леса Пасмасии Прилесской, раскинувшиеся на половину пешего пути между самими равнинами и небольшой низиной, образовавшейся в неведомые времена в среднем течении реки, прозванной местными жителями Ласковкой. Воды реки, даже в самые сильные зимние морозы, согревали руки рыбаков, удивших в ней рыбу. Что говорить о лете! Летом Ласковка привлекала к себе мальчишек со всей округи. Они сбегались к реке поутру, сбредались в полуденный зной и лениво нежились на ее берегах в предзакатный час. Их могли согнать только женщины, приходившие вечером искупаться и постирать белье. Мужчины прибывали к водной глади, когда ночь набрасывала покрывало на восточную половину небосклона. Они снимали тяжелые от пота рубахи, и кидались в воду так, словно бы это были руки любимых женщин. Река нежно принимала их разгоряченные тела и лобызала натруженные мышцы пахарей, кузнецов и ремесленников.
Хотя Теплый уголок – так называли эту низину – и находился в южной части Пасмасии Прилесской, но пасмасы-обитатели этого местечка разительно отличались от своих северных и южных сородичей. Если первые были угрюмы, неряшливы и ленивы, а вторые жуликоваты, неряшливы и ленивы, то пасмасы из Теплого уголка отличались чистоплотностью и знали толк в порядке. Их аккуратные пирамидальные домики, основу которых составляли печи особой конусообразной формы, где по ночам размещалась вся семья, располагались, как правило, под низкорослыми разлапистыми рунбранами – самыми древними деревьями Владии, рощи которых произрастали только в этих местах.
Рунбраны любили воду, а потому часто между их корнями пробивались небольшие ручейки, которые стекали в ближайшую низинку и образовывали там небольшую лужицу или заводь. Чем больше была лужица или заводь, тем древнее был род, который владел домом.
Пасмасы Теплого уголка любили рунбраны. Их любовь была известна на всю округу, а потому и самих их называли рунбранами. Для любого другого слуха, это название не имело никакого значения, и только для пасмасов из местечка Двоедревья рунбраны были ненавистны. Никто не знает, когда началась вражда между ними и из-за чего она началась, но неприятие было. Рунбраны называли своих нелюбимых соседей раздревлями и прибавляли «шумоватые», «тугодумы» и все в таком роде. Раздревли же обзывали рунбранов «ожиревшими слизняками» и «жадными червяками».
С недавних пор, у обитателей Теплого уголка появился еще один повод для гордости. В их краях появилась семья холкунов – извечных городских жителей, чуравшихся пасмасов. Но эта странная семейка не брезговала водиться с ними.
Холкуны прибыли несколько лет назад и поселились в опустевшем доме Велса Утепаса. Велс же распродал своих уток, распрощался с сородичами и отбыл неизвестно куда. Поговаривали, что он влюбился в холкунку из Фийоларга, города, что находился неподалеку, но она его отвергла, и несчастный предпочел бродяжничество уюту собственного дома.
Надо сказать, что жители Теплого уголка любили придумывать небылицы и истории любви, от которых у самого выдумщика на глазах выступали слезы. Жизнь Утепаса или вымысел об Утепасе были созвучны еще дюжине легенд о бывших жителях этих мест.
Холкунов, поселившихся у Утиного озерца в большом доме с печью древней кладки, часто видели в пределах своего надела и на тракте, ведущем в город. А больше их нигде не видели, ибо семейство вело затворническую жизнь, за что и получило вскоре прозвище Молчунов.
Отец семейства, которого, как слышали кумушки из окрестных домов, звали Повозом, не покидал своей усадьбы, предпочитая всем иным делам, неторопливое копание в земле. Он и его супруга, которую, как слышали окрестные кумушки, прозывали Теллитой, разводили не только огород, но и уток и кур, а также еще нескольких свиней. Было в Утином озерце и свое пчеловодство, чем рунбраны несказанно гордились, хотя никто из них не разводил пчел.
Повоз и Теллита родили четверых сыновей, коих и лицезрели их соседи. Старшим был Ран, за ним следовал Ир, далее Бор и Сате. Братья мало походили друг на друга, словно бы их не породили, а выискали в разных концах Холкунии.
Ран был кряжист, рус, невысокого роста, но с живыми умными глазами. Он не любил физический труд, а все больше времени проводил в мечтаниях, за что и получал ежедневный нагоняй от отца.
Ир вымахал выше Повоза, который и сам не отличался приземистостью. Косая сажень в плечах, широкая грудь, мощные руки и веселый нрав сделали его любимцем окрестных пасмасов. Его жгучие черные глаза и цвета смолы волосы, то тут, то там вспыхивали по пасмасским деревням, завлекая в свой омут неосторожных жертв женского пола. Ир не боялся труда и всегда с готовностью принимался за любую работу.
Бор догонял в росте отца, был силен, но тело его старательно скрывало эту особенность. Оно было все, словно бы размякшее. Он был откровенно ленив и слегка туп, но добр и по-детски наивен. Днями напролет он присматривал за домашней живностью и играл на свирели, которую сам и смастерил.
Сате пошел в мать: невысокого роста, хрупкого телосложения, с миловидным почти женским личиком, он был ее любимцем, а потому больше времени проводил в доме, чем среди братьев и их друзей. Он пристрастился к мечтаниям и развлекал домочадцев своими выдумками, рассказывая им разные истории.
Солнце медленно клонилось за Черный рунбран на горизонте, который вот уже много столетий принимал в свою крону дневное светило. Солнце провожали все пасмасы. Они кланялись ему и славили в голос прошедший день.
Вечерело.
Теллита открыла массивную деревянную дверь в небольшой внутренний дворик, образованный зарослями одомашненной дукзы, приносившей сладкие плоды в виде дольчатых капель. Посреди дворика стоял небольшой стол, за которым семья каждый вечер собиралась на ужин. Женщина вытащила из дома чистую скатерть, накрыла ею стол, старательно выравнивая уголки, и поставила посредине большую крынку с медовой водой, фирменным напитком семьи Молчунов, от которого соседи-пасмасы заходились в неистовом восторге. Через некоторое время на скатерти появилось несколько пышущих жаром хлебцев, крынки с вареными кореньями, куриным жарким и паштетом из утиной печени. Свежая зелень радовала глаз, обрамляя все это съестное великолепие.
– Ран! – закричала мать. – Ир! Бор! Повоз! Вечерить! Сате, иди вечерить!
Муж Теллиты тяжело зашевелился в огороде. Он и Ир ворочали застарелый пень, корчевание которого отняло у них больше половины дня. Оба были грязны и потны. Ран стоял подле них и, что было сил, тянул за веревку, таща пень на себя.