***
В темноте в чужой спальне найти спросонья сигареты практически невозможно. А по здравом размышлении и не нужно. Потому что самое правильное сейчас – тихо собрать свою одежду и неслышно выйти, чтобы – не дай Бог! – не разбудить своё очередное разочарование.
Торопливо натягивая в тесной прихожей брюки, мажор и ловелас Викентий Радзинский с содроганием вспоминал, как в самый пикантный момент лицо его новой знакомой неуловимо изменилось, и вместо соблазнительной улыбки блеснул острыми клыками хищный оскал. Сморгнув, Радзинский понял, что это было очередное наваждение, но неприятный осадок остался. А когда, мгновение спустя, сумерки вокруг прелестницы полыхнули алым, пришлось признать, что, как бы ни назывались эти странные видения и откуда бы они не брались, содержание их всегда удивительно точно отражало суть людей и явлений, к которым они относились. В данном случае неведомые силы сигнализировали Радзинскому, что женщина, в чьей постели он оказался сегодня – хищница. А красный цвет, как показала практика, являлся признаком натур низменных и, можно даже сказать, животных.
Мартовская ночь встретила его свежестью и тишиной – прозрачной, хрустящей. Звонко крошился под ногами лёд, тонкой корочкой затянувший глубокие тёмные лужи. Пока грелся мотор нежно любимого «Москвича», Радзинский, наконец, закурил. Терпкий дым сигареты успокаивал, расслаблял, казалось даже – прояснял мысли. А мысли эти вполне ожидаемо крутились вокруг проблемы фатального внутреннего одиночества, которое в последнее время давало о себе знать необычайно остро. Пусть по советским меркам он счастливчик: квартира, машина, заграничные командировки, шикарные шмотки… И это помимо того, что и умом и внешностью природа его не обделила. Длинный список побывавших в его постели красавиц мог, наверное, заставить кого-то подавиться от зависти. Плюс к тому кандидатская степень (а, можно не сомневаться, будет и докторская) и три языка в активе. Но что все эти обывательские радости против остро-тоскливого ощущения, что жизнь проходит зря? И эти жутковатые приветы из другого мира… Радзинский сам не знал, что ему с собой делать – с этими странными видениями, звериным чутьём, сверхъестественной властью над людьми… «Господи, пошли мне человека, который бы меня ПОНИМАЛ!» – мысленно возопил Радзинский. Понимание казалось сейчас важнее всего – важнее любви. Этот крик души почему-то разом истощил все его силы: думать расхотелось, проблемы стали казаться мелкими, мир резко съёжился и потерял свою глубину и многомерность – плоская, картонная декорация. Все помыслы сосредоточились на естественном стремлении поскорее добраться до дома, принять душ и уснуть в надежде, что новый день будет лучше прежнего – Радзинский был оптимистом…
***
В маленькой, тускло освещённой кухне было тесно и очень жарко. Дым стоял коромыслом, причём, отнюдь не метафорически – четверо курящих мужиков надымили так, что теперь с трудом могли различить лица друг друга. Правда, этому немало способствовали также три успешно освоенных бутылки водки и четвёртая – початая – стоящая на столе.
Радзинский, подпирая широким мощным плечом стену, и вытянув свои длинные ноги под столом, едва помещался на отведённом ему клочке пространства. Прислонившись спиной к холодильнику, он неспешно затягивался сигаретой. Месторасположение позволяло спокойно разглядывать собеседников. Двое сидели напротив (один из них хозяин квартиры), ещё один с торца небольшого прямоугольного стола, а того, кто сидел рядом по левую руку, рассматривать не было необходимости – этого человека Радзинский прекрасно знал, поскольку вырос с ним в одном дворе и, как говорится, съел с ним уже не один пуд соли. Собственно, этот товарищ – Олег Покровский – и привёл его сюда, в эту компанию.
Беседа складывалась причудливо, ответы не совпадали с вопросами – непонятно было, слышат ли собутыльники друг друга вообще. Впрочем, никого это особо не смущало, поскольку ни один из присутствующих не был настолько трезв, чтобы эту странность осознать.
– Что такое это самое просветление? – вальяжно рассуждал полноватый блондин с растрепавшимися жидкими волосами и красным от жары и выпитой водки лицом. – Исключительно субъективная вещь! Или патология. У меня таких «просветлённых» – целый этаж! Всё отделение забито искателями Истины!
– Но ведь существуют необъяснимые вещи, – вежливо вставил своё слово Олег. Он был пьян чисто «по-медицински» и самоконтроля не терял. – Когда я работал на «Скорой», был такой случай. Женщина гуляла с ребёнком во дворе, и туда въехал автомобиль. Она увидела, что машина едет прямо на малыша, подскочила, схватилась за бампер и перевернула «жигулёнок» кверху колёсами. Потом она и сама была в шоке – особой силой девушка не отличалась и ничего подобного повторить, конечно, не могла. Есть свидетели…
Блондин не ответил, потому что, высказавшись, сразу потянулся к банке с солёными огурцами и с тех пор безуспешно под разными углами пытался выковырять коварный овощ из крутобокой стеклянной тары.
– Нет, настоящие Мастера всё-таки есть, – прервал затянувшееся молчание хозяин квартиры – чернявый, жилистый парень с опасно блестящими, как у маньяка, глазами. – Я точно знаю. Только живут они в такой глуши и безвестности, что до них Контора добраться не может.
– И чем же они занимаются – эти твои «мастера»? – снова встрял утирающий пот с лица блондинчик. – Грибы галлюциногенные жрут? У меня такие знакомые тоже были. Магами себя называли. Так они все от наркоты уже подохли! А те, которые медитируют, или через одну ноздрю дышат – они все ко мне в дурку попадают!
– Так уж и все? – усмехнулся Радзинский.
– Может, и не все, – блондинчик агрессивно развернулся к собеседнику. – Только те, которые по этим книжечкам самиздатовским особо упорно занимались. Книжечкам, которые такие, как ты, «востоковеды» в народ пускают. Тоже чего-нибудь напереводил, переводчик?! – Толстый пупырчатый огурец в его руке грозно нацелился на оппонента.
Радзинский опёрся локтями о стол, спокойно затянулся и выпустил дым в лицо блондинчику, но так расслабленно и задумчиво, что расценить это, как акт агрессии, у того не получилось бы при всём желании.
– Я стихи перевожу, – ласково ответил он психиатру, внимательно изучая при этом каждую чёрточку его лоснящегося от пота лица. Радзинский сильно сомневался, что каббалистический трактат «Шиур кома», который он вместе с научным руководителем перевёл ещё в бытность свою аспирантом, мог, хоть сколько-нибудь, повредить искателям Истины, ввиду исключительной специфичности, туманности и невнятности текста. Зачем этот перевод понадобился тогда старому еврею, он до сих пор так и не понял.
