1
В одной далекой восточной стране, где просторы обдуваются суховеями, где дождя порой не бывает с начала мая до сентября, жил один человек. Был он не юн и не стар, а лет ему было двадцать пять. Звали его Хабиб. Ни братьев, ни сестер у Хабиба никогда не было. Его мать покинула мир давно, а отец оставил сына три года назад.
Жил Хабиб в старом доме, доставшемся ему от отца. Вокруг дома отец когда-то давным-давно разбил сад. В основном, тут росли яблони. Уходя в мир иной, отец наказал сыну следить и ухаживать за садом, потому что без должного ухода он превратится в непролазные дебри.
Но Хабиб не выполнил волю родителя. Он не занимался садом, пустив всё на самотек. За три года некогда благоухавший сад настолько зарос, что Хабиб не мог войти внутрь.
Ежедневным занятием Хабиба было шатание по аулу в поисках пропитания. Он перебивался случайными подработками, часто не брезговал и прямым воровством: таскал из садов односельчан фрукты и овощи. Конечно, людям это не нравилось. Его ловили, ругали, иногда даже били, но Хабиб не менялся.
И вот в одно злосчастное утро он вылез из чужого сада с мешком яблок.
– Эй, Хабиб! – услышал он в этот самый момент женский голос, это обращалась к нему Азара, его молодая соседка. – Эх, Хабиб, ты опять за старое! Снова крадешь яблоки! Вот если народ узнает! Э-эх! Попадет тебе. Помнишь, в прошлый раз угрожали выгнать тебя из аула. Не боишься?
– Молчи! – зашипел на нее Хабиб. – Никто не узнает, да, к тому же, это мои яблоки.
Сказав это, он побежал в сторону местного рынка, озираясь по сторонам.
Азара покачала головой и пошла своей дорогой. Она с детских лет знала Хабиба, и когда-то давно он вызывал у нее симпатию: стройный, смуглый, с открытыми глазами. А посватайся он три года назад к семнадцатилетней Азаре, она, пожалуй, с радостью согласилась бы. А теперь? В кого он превратился теперь? Ничего кроме жалости Хабиб не может вызывать. А некоторые люди готовы чуть не убить Хабиба. Вот до чего он дошел всего-то за несколько лет.
Тем временем Хабиб прибежал с мешком яблок на рынок, кое-как разложил яблоки на самодельной подставке и стал поджидать покупателей.
Но тут к его невзрачному прилавку подошел Хамза. Да ведь именно из его сада только что выскользнул Хабиб с мешком яблок. Вот незадача! Он отвернулся от Хамзы, будто не видя его. Да не тут-то было! Хамза уставился на яблоки, а потом как закричит:
– Эй, ты, вор! Люди, смотрите на него! Смотрите! Этот человек, – кричал Хамза на весь рынок, указывая на Хабиба, – украл из моего сада яблоки и торгует ими как ни в чем не бывало.
– Ой, ой, – язвительно отвечал Хабиб, – да это вовсе и не твои яблоки. Это мои яблоки, из моего сада.
– Да как ты смеешь так лгать! – заревел Хамза. – Как же мне не узнать мои яблоки, когда столько сил и труда вложено в каждое! Такие яблоки растут только в моем саду, и я их ни с какими другими не перепутаю.
Хабиб попытался убрать яблоки снова в мешок и скрыться, но крупный Хамза крепко схватил его за руку и закричал пуще прежнего:
– Люди! Хватит терпеть этого вора! Давайте его судить!
Вокруг собралась толпа. Откуда-то появился и старейшина аула. Выслушав Хамзу, он сказал, что суд над Хабибом состоится сегодня же, как только спадет полуденный зной. Обычно, местный суд был стихийным, собирался легко, но его решения уважали и строго исполняли.
Когда на площади собралось достаточно людей, старейшина объявил о начале суда над Хабибом. Сам подсудимый стоял среди людей, понурив голову.
Но он совсем не раскаивался в своем поведении. Хабиб считал, что на него покричат-покричат, да и перестанут, а он наконец-то уйдет домой, где сможет отдохнуть.
Но не тут-то было. Первым выступил Хамза, еще раз повторив, правда, уже спокойнее, все свои обвинения. Из толпы закричали, что уже не раз замечали за Хабибом и воровство, и ложь. Вдруг до слуха обвиняемого дошел выкрик:
– Гнать его пора из нашего аула. Хватит терпеть его выходки. Мало того, что свой дом запустил, так еще и другим жить мешает.
Многие голоса поддержали это мнение. Вот тут только до Хабиба стала доходить серьезность его положения: ему грозит высылка из аула. Это было самое тяжелое наказание для провинившегося. Высылка! Его гонят прочь! Он не нужен! Прочь с того места, где родился и рос, где его отеческий дом. Не нужен он людям, которые обступили его сейчас на площади, которых он знает сызмальства, с которыми играл когда-то в детстве. Еще час назад эта мера казалась Хабибу невозможной, а вот уже ее всерьез обсуждают.
Пока он так рассуждал сам с собою, несколько мужчин обступили старейшину и о чем-то с ним говорили. Потом старейшина объявил:
– Хабиб! Люди решили, что ты не можешь больше жить в нашем ауле. Завтра до захода солнца ты должен покинуть селение. Тебе понятно?
– Да. – тихо ответил Хабиб.
Люди расходились, а он все стоял и стоял на площади.
2
На следующее утро Хабиб проснулся после короткого сна. Спросонья ему сначала показалось, что судилище ему только снилось. Но после полного пробуждения он понял, что оно было на самом деле. «К чему ждать до вечера? – подумал он: все равно дома хоть шаром покати». Найдя какие-то легкодоступные фрукты в заросшем саду, Хабиб подкрепился и отправился прочь из селения куда глаза глядят.
Выйдя из аула, он пошел по дороге в сторону гор, видневшихся далеко на горизонте. Где-то там, говорят, большой город. Значит, можно прожить.
Солнце весь день светило и пекло нещадно. Жмурясь от его лучей, Хабиб все шел и шел по дороге. Его обгоняли или двигались навстречу повозки. У кого-то из правивших повозками Хабибу удавалось получить немного воды и еды, хотя все равно он чувствовал голод. Избавиться от жары на пыльной дороге было невозможно: никаких деревьев не виднелось, а придорожный арык высох. Тяжело ему было.
Но особую тяжесть он ощущал в своем сердце. Хабиб не понимал, как ему жить дальше, когда всё его прошлое рухнуло вчера на площади во время суда. Не было у него никакого понятия о дальнейшем.
Так он шел до самого вечера. Наконец, видневшиеся утром на горизонте горы показались близко. Голод и усталость валили его с ног, а насытиться и приклонить голову – негде. Начинались короткие вечерние сумерки, а Хабиб продолжал идти, еле-еле передвигая уставшими ногами.
Вдруг в сумерках ему померещился маленький огонек, довольно далеко от дороги. Хабиб пригляделся: уже не померещилось ли ему? Нет, не померещилось, точно: огонь. Из последних сил изгнанник направился на свет.
