Надежда Белякова - Князь

Княжил когда-то князь, обо всем радел, заботился. И о том, чтобы жителям его княжества жилось хорошо. И о том, чтобы от врагов защищено было отечество. Богатырь был человек, красивый, мудрый.

И чем сильнее становилось его княжество, тем больше появлялось завистников у князя. Завидовали процветанию его княжества и тому, что полноводны реки, текущие по его землям. Что тучные стада пасутся на его лугах. Что смелы и ловки его воины, метки стрелы его лучников, быстры кони под его всадниками. Слава о воинских победах князя заставляла его завистников затаиться. Много громких побед одержал князь! Но и раны, полученные князем в тех битвах, оставили горькую память, постоянно дававшую знать о себе. Мучили князя ранения, покоя не давали князю ни днем, ни ночью. Но ради княжества терпел и воевал князь. Но стал уставать он от набегов врагов княжества.

Особенно досаждал его княжеству Чёрный Тать – лихой кочевник. Бог весть откуда стремительно налетал Чёрный Тать и безжалостно сокрушал всё на своём пути. Чёрным смерчем нежданно-негаданно возникал он у самых границ княжества. Несметное войско, покорное его воле, мчалось следом за ним.

Откуда появлялся? Из какого сброда войско своё собрал? Кто так назвал его – Чёрный Тать? Никто не знал, не сказывал.

Поначалу налетал внезапно. А со временем и таиться перестал. Разбил пёстрые шатры, расставил их по границе с нашим княжеством. Ночами костры высокие жёг. И понеслись оттуда песни заунывные, тоску чёрную веющие по ночной степи. Оттуда он и совершал дерзкие свои набеги. Но решительные победы княжеского войска теснили злого кочевника, и отступал Чёрный Тать. Таяло его войско во тьме ночной. Но ненадолго затихало оно. Копило силы на чёрные свои дела и опять нападало. А князь со своим войском разбивал и вновь отгонял прочь врагов от пределов родного княжества. Однажды до того жаркий бой разгорелся меж ними, что уж, казалось, не подняться больше никогда войску вражескому. Истощенный в боях Чёрный Тать поражение признавать не хотел. А прислал вместо гонца старушку ветхую с посланием, в котором сообщал, что из милости передумал идти дальше войной на княжество. И что решил Чёрный Тать замириться с князем. И в знак своей доброй воли посылает к князю в полное его распоряжение знахарку свою личную. Большую мастерицу раны лечить. И любую боль усмирять искусницу. Прочитав это послание, князь даже рассмеялся, размышляя над прочитанным: «Ну, хитер Чёрный Тать! Но ладно! Лучше худой мир – чем хорошая драка! Да и устал я».

– Ступай к своему хозяину, знахарка. Не нужна ты мне! В моем княжестве свои лекари есть! – сказал он старушке. И повернул своё войско за крепостные валы с бойницами, за высоченные неприступные островерхие ворота. И, как только последний воин княжеского войска прошел внутрь, заперли на большие и тяжелые чугунные засовы ворота, защищавшие вход в княжество.

Наш князь был даже рад, что враг решил замириться. Потому что хоть победа и близка была, но устал князь. Так устал, что думы, заботы о княжестве и ноющие раны спать не давали. Призвал он знахарей. Но те мало помогали. А коль заснет, всё-то ему бои снятся. И вдруг однажды, откуда ни возьмись, бессонной ночью влетела ворона в опочивальню князя. И принялась громко каркать. Князь встал, чтобы ту ворону в окно выгнать, а она словно рассыпалась прямо на глазах и целой стаей оборотилась. И чем больше он по опочивальне своей ее гонял, пытаясь выгнать ворон в окно, тем больше их становилось. Целая стая! И вдруг замерли они все на лету, а потом, точно по чьей-то воле незримой, в одну ворону оборотились все разом. Тут он эту каркающую жуть в окошко и выгнал. Отошел от окна, оглянулся. И увидел, что посреди его опочивальни – та самая старуха-басурманка, что Чёрный Тать в знак примирения посылал к нему. В руках она держала чашу узорчатую, сверкающую каменьями бесценными, – золотую чашу искусной работы.

–Ты как в моей опочивальне появилась? – изумился князь.

– Твоя хвороба меня позвала, князь! Боль твоя привела меня сюда. Вот трава заветная, от неё спать будешь, как младенец ясный, безмятежный. Не бойся, не отрава это! Это Зыбь-трава! Я и сама могу сначала испить из чаши для твоего успокоения, – вкрадчиво шептала ему старуха. А от шёпота её гул по терему шел. И, точно воле своей не хозяин, принял князь из её рук чашу диковинную. Взглянул, что за зелье на дне притаилось.

Но сколько ни всматривался князь, а дна той чаши не увидал. От первого же глотка стало князю так хорошо, как в жизни ни разу не бывало. Всю мучительную явь и боль его ран словно зыбью, как пеленой покрыло. Обволокло и растворило, неведомо как. Освободило от тягот. И даже от памяти обо всём плохом и тяжёлом. И вошел он в сон, точно в терем светлый. И увидел он себя в том сне повелителем мира, мудрым и всесильным правителем. Тот терем его – то по морю плавал в заморские страны, где он был желанным гостем, то средь небес летал, куда хотел. А помогала князю понять языки далеких стран девица необычайной красоты. Она неотступно с ним везде рядом была. Богатство вокруг себя видел князь несметное. Голос ветра стал князю понятен – он превращался в дивное звучание неведомой песни. Эти вещие напевы открывали князю сокровенные знания. Тайный смысл предметов становился ясен. Что было и что будет – всё стало понятно ему. Стоило о чём-либо лишь помыслить, то к нему тотчас же приближалось. Ежели кто-то что-то замышлял злое-потаённое – ему о том шептали травы. Словом, этакая расчудесица, что и вообразить невозможно. Даже князю порой от всего этого страшновато становилось. Сам он в тех снах ходил в тончайших одеждах, золотом расшитых. Словом, сон – наслаждение одно. Уж более думы и заботы его не тяготили.