Ванька бежал, как никогда еще не бегал. Позади его подгоняли лай немецких овчарок, треск автоматов, гортанные крики и команды на чужом языке. Винтовка с примкнутым штыком то и дело касалась прикладом земли, прыгала, вырывалась из рук, штык цеплялся за кусты и ветки. Дыхание сбивалось, пот заливал глаза, силы заканчивались. Даже воздуха не хватало, чтобы вдохнуть полной грудью. Круги перед глазами туманили сознание, ноги становились тяжелыми, чужими, не хотели слушаться: еще кое-как переставлял их и сам удивлялся этому.
– Ванек, беги, беги, сынок! – это его товарищ сержант Сизов кричит.
Иван на мгновение остановился, оглянулся назад, перевел дыхание.
– Беги, беги, Ваня! – помкомвзвода уже лежал за толстым стволом поваленной березы, снимал с пояса гранаты, пристраивал удобней винтовку.
– Прощай, сынок, не поминай лихом! – и выстрелил куда-то в лес, туда, где лаяли собаки, кричали немцы.
– Дядя Толя-а-а! – сил не было ни говорить, ни бежать, и лейтенант медленно побрел к болоту, что виднелось за редкими деревьями. Винтовка волочилась по земле, оставляя после себя бороздку на росной траве.
А за спиной гремела стрельба, среди которой звоном в ушах отдавались резкие, хлесткие выстрелы винтовки дяди Толика, да лаяли овчарки.
Уже брел по пояс в болотной жиже, когда раздался первый взрыв гранаты, винтовочные выстрелы становились все реже и реже, потом до него докатился отзвук еще одной взорвавшейся гранаты, и наступила тишина.
У Ивана хватило сил добрести по горло в воде до небольшой кочки, что приютила на себе уродливую березку с чахлыми листочками, которая каким-то чудом умудрилась зацепиться за жизнь в болоте на этом клочке земли с длинной и жесткой осокой.
Обошел ее, затаился. Слёзы непроизвольно побежали по щекам. Он плакал от жалости к себе, к Сизову, который наверняка погиб, как погибла сотня сослуживцев из их мотострелковой роты. Даже когда немцы столпились на берегу, открыли беспорядочный огонь по болоту и пули зацокали, забулькали вокруг кочки, не перестал плакать. Его охватило полное безразличие к себе: хотелось погибнуть или уснуть навсегда здесь, в трясине, чтобы только быстрее прекратился этот кошмар, который преследует его вот уже больше месяца.
Очнулся оттого, что в рот попала вода, закашлялся и с ужасом почувствовал, что болото засасывает в себя, в пучину. Судорожно стал цепляться руками за осоку и только резал их, не чувствуя боли. А спасительная березка все отдалялась и отдалялась, уже никак не мог дотянуться до ствола, вода подошла ко рту, приходилось неимоверно вытягивать шею, чтобы глотнуть хоть чуточку воздуха, а руки все месили и месили болотную жижу у кочки.
– Ма-а-ама! – промычал с водой во рту Иван, как никогда ярко и явственно почувствовав приближение собственной смерти.
Ремень винтовки скользнул с плеча прямо на руки. Удержал, вытащил винтовку, успел выплюнуть жижу изо рта, набрал как можно больше воздуха и погрузился в воду почти по самые уши. А руки уже ухватились за приклад винтовки, глаза отыскали березку, штыком коснулся ее, руки напряглись, тело чуть-чуть приподнялось из болота. Но этого было достаточно, чтобы перевести дух, глотнуть чистого воздуха. Опять зацепился штыком за ствол, стал вытягивать себя из трясины. Там, в воде, в месиве, умудрился скинуть сапоги, и стало легче, а вот, наконец, и березка в руках.
Обессиленный, лежал в жиже, обхватив намертво ствол деревца, тяжело дышал, приходил в себя. И только тут начал понимать, – как хочется жить! Господи! Как хорошо видеть солнце над головой, дышать чистым воздухом, ощущать себя живым и здоровым! А еще совсем недавно хотелось умереть. Какая чушь! Вот и комары заявили о себе, дали почувствовать, что его тело ощущает боль, значит – оно живое.
От укусов комаров лицо омертвело, засохшая коркой торфяная жижа стягивает его, даже глаза открываются с большим трудом.
Который час?
Посмотрел вверх – солнце висело почти над головой.
Полдень. Сколько находится здесь?
Кажется вечность.
А тогда солнце только-только взошло, когда пришлось бежать вместе со своим помощником командира взвода сержантом Сизовым. С дядей Толей.
…Его, двадцатилетнего выпускника пехотного училища лейтенанта Прошкина Ивана Назаровича, назначили командиром взвода в воинскую часть под Брестом. Сразу после краткосрочного отпуска убыл к новому месту службы. Прибыл в часть к вечеру. Двадцать первого июня на вечерней поверке его представили взводу.
А на следующее утро уже была война. И взводный только успел познакомиться со своим помощником, призванным месяц назад из запаса, сорокапятилетним сержантом Сизовым. И звал его не по-уставному – дядя Толик или по имени-отчеству – Анатолий Иванович.
В то первое военное утро их гарнизон более часа бомбили немецкие самолеты, сменяя друг друга.
Когда выдвинулись на исходные рубежи, от полка осталось не больше батальона. И его весь день на марше бомбили с воздуха. Уцелело около сотни бойцов вместе с командирами, да знамя полка, которое намотал на себя сержант Сизов.
Потом были бои. Иван потерял им счет, только помнит, что в последних двух боях уже командовал он, как единственный из офицерского состава полка. Правда, и людей тогда осталось всего одиннадцать человек
Вот эту группку и выводил из окружения лейтенант Прошкин.
Они не смогли за ночь перейти широкое ржаное поле и дойти вот до этого леса. Их заметили на рассвете с воздуха: одиночный немецкий самолет все кружил и кружил над красноармейцами, пока за них не принялись прибывшие на машинах солдаты с собаками.
Шестеро однополчан остались там, во ржи, прикрывать товарищей, а пятеро еще успели добежать до кромки леса и принять бой.
Ещё трое бойцов из этой пятёрки уже полегли здесь, у опушки.
Потом их осталось двое: он, лейтенант Прошкин Иван Назарович, и помощник командира взвода сержант Сизов Анатолий Иванович.
Они ещё продолжили бой, но силы были не равными.
Когда их окружали, сержант Сизов снял с себя знамя полка, помог прикрепить солдатским ремнем на тело Ивана.
– Уходи, сынок, я тебя прикрою как смогу. А ты беги. Помнишь, на карте за этим лесочком должно быть болото? Уходи в него, затаись и потом пробирайся к своим.
Какое-то время еще вдвоем пытались оторваться от немцев, бежали сквозь реденький лес, но сил уже больше не было. Враг неумолимо приближался, окружал. Тогда-то и прокричал дядя Толик:
– Беги, Ваня, беги, сынок!
И лейтенанту Прошкину ничего другого не оставалось, как бежать.
А теперь он здесь, в болоте.
Обхватив берёзку, приходил в себя, вспоминал, анализировал, вслушиваясь в тишину. Немцев слышно не было. Да и ничего не напоминало о недавнем бое.
