Эту звезду не зря называют Белая смерть, а планету, на которой я застряла, – Преисподней.
Есть ли хоть что-то на этой планете-пустыне от тех детских сказок, где нагруженные караваны исчезали, как мираж, между песками?
Если только такое же чувство безмерного одиночества.
Разве могла я когда-нибудь представить, что я, Морайя Горслей, ведущий нейрохирург планеты Джи-3457, буду медленно умирать под лучами враждебного солнца.
Я всегда любила копаться в мозгах.
В самом что ни на есть прямом смысле слова.
Можно ли передать страсть к чему-либо с группой крови? С малых лет я представляла себя блестящим хирургом, как мой отец или дед. Мечтала о крутых операциях, уникальных случаях и, может быть, даже о славе? Но в отличие от них кишки, почки и прочий ливер не особо интересовали меня. Возможно, сердце и завоевало бы мои симпатии. Но нет.
Мозг.
Таинственная вселенная внутри черепной коробки манила меня не меньше, чем мороженое по воскресеньям.
Подозреваю, предки были немного разочарованы, но, надо отдать им должное, приняли мой выбор и не пытались обратить меня в сторону общей хирургии.
Надо ли говорить, что дебютным пациентом я обзавелась довольно рано. Мне едва исполнилось пять.
Им стал старый плюшевый медведь с аккуратными ушами и мягким носом. Его я тихонько взяла в долг у нашей соседки по этажу. Первый опыт и первое разочарование: я нашла только вату, плотно утрамбованную в полости плюшевой головы. После чего с папой мы долго зашивали вскрытую игрушку. Так, под его руководством, я и освоила П-образный шов. А мишка с извинениями, но без тени раскаяния был возвращен своей хозяйке.
Несмотря на мое упрямство, дед и отец взяли с меня клятвенное обещание больше не делать попыток заглянуть внутрь игрушек. Особенно чужих. Упрямо закусив губу, я дала его, скрестив пальцы за спиной. Маленькая полезная хитрость, которой меня научил шустрый мальчишка из соседнего отсека, по совместительству мой главный партнер по играм.
На шестилетие мне преподнесли самый запоминающийся подарок в жизни. Череп-манекен – для тренировки нейрохирургов, пусть довольно простой, но для меня лучший. Уже будучи взрослой, я поняла, сколько усилий и средств было вложено моими родителями в возможность сделать мне такой сюрприз. Убеждена, что в тот момент это был единственный способ спасти оставшиеся целые игрушки и направить мой врачебный потенциал в безопасное русло.
Когда родителям стало ясно, что дальше сидеть с няней мне невыносимо скучно, на семейном совете приняли решение отправить меня в лабораторию к маме. Завороженная с первых минут таинственным светом и отблесками ламп на батарее пробирок и колб, я радовалась произведенной замене.
Позже, подростком, часами просиживая в библиотеке Центрального медицинского корпуса, просматривая один за другим кристаллы с научными фильмами, лекциями и операциями, я жадно впитывала в себя тонны информации. И кто сказал, что это неподходящее занятие для гимназистки? Да и мама, кажется, вздохнула с облегчением, когда я покинула ее святилище и осела в библиотеке. Никто больше не осыпал ее сотнями вопросов и не лез в электронный микроскоп.
Со сверстниками не задалось. Как и вообще с дружбой. Что еще больше подтолкнуло меня целиком погрузиться в учебу, не размениваясь на близкие отношения, не приносящие ничего, кроме страданий и глубокого разочарования.
Со временем я перебралась в общую хирургию под присмотр отца и деда. На Первой орбитальной станции не было отделения нейрохирургии, поэтому, когда возникала острая необходимость и пациента не успевали отправить на Землю, все выполняли здесь. А я в свою очередь не упускала возможности наблюдать за всеми манипуляциями из демонстрационного зала. Студенты и врачи давно привыкли к моему неизменному присутствию над своими головами.
Никто не удивился, что после гимназии я улетела на Землю поступать в медицинскую академию.
И вот спустя годы, стоя над очередным пациентом с ионным скальпелем в руках, я чертовски довольна собой. Реальность оказалась куда круче детских грез. Травмы, опухоли, аневризмы…
Теперь, в операционной, я часто хотела только одного: наконец-то попасть в уборную.
– Доктор Рай! Доктор Рай! – доносится приглушенно, словно издалека. Звуковой фантом, навеянный ветром?
Веки печет, и каждый вздох больно царапает горло. Проклятый песок везде! И как же хочется пить! Рядом с лежаком, не открывая глаз, на ощупь нахожу металлическую кружку с жалкими остатками воды. Сипло выдохнув, облизываю пересохшие губы с глубокими трещинами. Становится все жарче. Недолго думая, трачу последний глоток. Или он просто испарится.
Сегодня я не хочу вставать. И возможно, завтра тоже. Мне некуда спешить.
Я не сплю. Но при любой возможности берегу оставшиеся крупицы сил. Никуда не надо? Порядок. Значит, буду лежать. Нескончаемый жар, извергаемый белым светилом, превращает каждый день на этой планете в горячечный бред. Когда не понимаешь, какой день по счету. Или месяц. И в конце концов это становится неважным.
По старой привычке запускаю руку в свою шевелюру и тут же отдергиваю. Мои некогда шикарные длинные пшеничные волосы превратились в пыльное нечто. Сухое, изломанное и совершенно выгоревшее. Мне пришлось их безжалостно коротко обрезать, и теперь они едва прикрывают шею. Не так жарко, и голову легче вымыть. Если это можно назвать мытьем: присыпать голову мелким песочком и хорошенько вычесать. Убогий дальний родственник сухого шампуня.
Кусок материи вместо косынки да старая рубашка с широкими штанами единственная моя защита от агрессивной среды. Старое тряпье, перекроенное не единожды, заплатки, бахрома… Шикарный у меня гардероб. В стиле пэчворк. Но даже самый хороший солнцезащитный крем не смог бы обеспечить достаточное прикрытие от излучения.
Поначалу у меня были и темные очки, но их пришлось выменять на воду и еду. В большом количестве. Таков суровый расклад, а без очков я как-нибудь перебьюсь.
Потеть тут особо нечем, что, наверное, и хорошо. Представляю, как от меня несло бы. Брезгливо морщусь. Зима с редкими дождями теперь нескоро, а запасы влажных салфеток остались только в воспоминаниях.
При желании одежду можно постирать песком. Хотя метод неважный, как и мытье головы, но порой приходится прибегать и к нему.
За эти годы я стала проще относиться ко многим вещам, но мне по-прежнему безумно сложно смириться с таким образом жизни.
Тяжело сглатываю. Чувство жажды вросло в мое тело. Чужеродное и дискомфортное, оно стало постоянной частью меня. Никогда не думала, что это так больно. Привыкнуть невозможно. Я забыла, когда пила вволю. Это было… ну очень давно. С самых первых дней на этой планете пустыня засела внутри меня с редкими зимними перерывами.
