Казалось, он вот-вот меня ударит. Ожидать от него побоев было так же глупо, как от меня блестящей игры на виолончели: я ни разу не держала её в руках, а он ни разу не поднимал на меня руку. Мы шли по узкой дорожке в сторону пляжа: я в развевающемся на ветру летнем платье цвета скошенной травы, он – в тёмных шортах и зелёной замызганной футболке. Футболке, к слову, было столько же лет, сколько и нашему браку, три с лишним года. Не знаю, почему он так её любил. Не понимаю, почему он всё ещё любил меня. Наверное, привычка.
– Могла бы хоть притвориться, что у вас с ним ничего не было, блять.
Впервые в жизни я услышала, как он матерится.
– Блять, ты считаешь, что это нормально?
Ответить мне было нечего.
– Чего ты молчишь? – он вдруг остановился и резко повернулся в мою сторону.
Перед глазами, наверное, должны были пролететь счастливые моменты совместной жизни, но этого не произошло. Мы оба знали, что я давно не питаю иллюзий по поводу нашего будущего. Я его просто не вижу.
– Давай не будем портить отпуск, – сказала я, не поднимая на него глаз. Мне было неприятно даже смотреть на этого человека в замызганной зелёной футболке.
Волны лениво ударяли о берег и так же лениво отступали. Голопопые дети оставляли на мокром песке следы маленьких пухлых ступней – в отличие от взрослых, раскинувших тучные телеса под яркими лучами солнца, они действительно радовались поездке на море: бегали с громкими воплями, зачерпывали солёную воду разноцветными ведерками, строили замки и крепости.
Наш с Мишей замок смыло во время прилива. Его не снесло в один миг десятиметровое цунами – его подточили мягкие волны, что изо дня в день обтёсывают стены и башни песочных твердынь. Вначале искренне веришь, что творение ваших рук будет стоять на месте вечно, но спустя время материал, из которого вы лепили своё счастье, теряет прочность, изнашивается, а облицовка покрывается трещинами и пятнами грязи. Не все находят в себе силы залатать дыры, покрасить стены, отбелить потолки и положить в прихожей новый коврик. Я не нашла. У Миши ещё оставалось желание спасти от неумолимой стихии руины нашего семейного счастья, отстроить крепость заново и дать нам второй шанс, но его усилий было недостаточно.
– Зачем разрушать то, что мы так долго строили? – он задавал этот вопрос раз за разом, когда я собиралась уйти.
Мои доводы его не устраивали, а через какое-то время у меня и вовсе закончились аргументы. Неспособность дать хоть какой-то вразумительный ответ заставляла меня остаться, когда я уже поворачивала дверную ручку.
Задавая этот вопрос, он будто подавал мне знак, понятный лишь нам обоим: да, мы снова на грани разрыва, да, ты в очередной раз накосячила, но я готов это простить, я готов закрыть на это глаза, просто останься, и давай попробуем начать всё с чистого листа.
Я оставалась. Мне казалось, что без меня он сгинет. Я почему-то была уверена, что какой бы отвратительной и подлой я ни была, со мной ему будет лучше. Я думала так на протяжении долгих месяцев, пока в какой-то момент по весне мне не стало совершенно плевать на него, на то, как он будет жить дальше и как дальше жить буду я. Свежий апрельский ветерок ворвался в приоткрытое окно, взъерошил бумаги на столе, а вместе с ними и мысли в голове. Набрав полные лёгкие, я поняла, что дальше так продолжаться не может.
Тогда я твёрдо решила, что этот отпуск будет последним, а сразу же по приезде домой я подам заявление на развод. Пойду и подам. Я чувствовала, что в этот раз смогу повернуть ручку и выйти за дверь, несмотря ни на какие знаки.
– Тебе чего-нибудь принести? Воды, кофе? – я и не заметила, как он вылез из воды, подошёл к моему шезлонгу и начал вытирать влажные плечи полотенцем. Солёные капли падали мне на живот, и от одного лишь прикосновения этих брызг, тот час же испарявшихся под обжигающими лучами солнца, по телу пробегали мурашки. Мне было противно, что капли, обласкав его торс, падали на меня: будто это он трогал меня, а не маленькие частички моря. Покрывшись гусиной кожей, я мечтала лишь, чтобы он ушёл, скрылся из виду, чтобы оставил меня в покое, а не доставал дурацкими вопросами.
Он не мог понять, почему я его разлюбила. Он был готов простить мне всё: скандалы, измены, надменный тон. Он отказывался замечать, что моя любовь к нему прошла давным-давно. Он смотрел на меня так же, как смотрел на первом свидании, искренне веря, что я, наивная и чистая, стала жертвой обстоятельств. Я прыгала в койку к коллегам, соседям и таинственным незнакомцам из баров, но он меня не отпускал, а лишь сокрушался, что мерзкие мужики вновь воспользовались моей доверчивостью.
«Бедная моя, как он мог так с тобой поступить? – спрашивал Миша, обнимая моё дергающееся в рыданиях тело, приползшее домой после очередной интрижки. – Вот козёл! Ничего-ничего, всё будет хорошо! Мы с этим справимся».
Справиться мы с этим не могли. Он уже давно не привлекал меня как мужчина.
– Как у вас с Мишей в постели? Без изменений? – пожаловавшись на своего кавалера, спрашивала Светка за бокалом просекко.
– Да никак. Он мне как брат. Сексом с братьями не занимаются. Во всяком случае нормальные люди.
Мы могли не спать с ним по несколько месяцев. В какой-то момент я перестала придумывать оправдания, а Миша привык к тому, что я отворачиваюсь к стенке, не чмокнув его на ночь. Иногда, конечно, приходилось давать слабину: на годовщину знакомства, годовщину свадьбы, День всех влюбленных – все те ванильные даты, приближения которых нормальные пары ждут с нетерпением. Наверное, Миша думал, что на море ему что-нибудь обломится, но обломилось типа не ему.
