Восточно-крымской археологической экспедиции.
Нашей общей памяти о палатках, лопатах и девушках посвящаю.
Да, кстати!
Sex – слово нерусское. Противно оно нашему уху.
Оттого русских букв мы на него тратить и не будем.
Девушки уезжают на юг. Им хочется нежности, любви, немного ласки. Временами они многозначительно думают, мечтают. Поезд уносит их далеко от своих городов навстречу чему-то романтичному, бессознательному. Лёгкие касания, слова, шёпот, сакральный страх…
И в этих же вагонах едут молодые люди, которым ничего этого не нужно: а им просто хочется, хочется, хочется этих девушек.
«Хочется, а они не дают, не дают, не дают расслабиться ни себе, ни другу», – так думал Ромуальд Шапочкин, юноша девятнадцати лет, сидящий в плацкартном вагоне и водящий пальцем по окну поезда «Москва – Керчь».
«Всё, в этот раз я стану мужиком. Ё-моё, скоро уже двадцать лет, а я всё ещё этот, как его, де… Ладно, надо поесть курицу. Настоящие мужики всегда едят мясо руками, особенно в присутствии женщин». Ромуальд достал целлофановый пакет и вытащил оттуда курицу, завёрнутую в фольгу. Развернул, положил на стол и посмотрел на соседку Ксюшу, сидящую напротив. Это была девушка лет восемнадцати, тихая, худая, в роговых очках, которые как-то неуклюже застряли на её носу и били лазерами из-под огромных диоптрий. На плече у Ксюши повисла тугая серая коса.
«Если предложу ей курицу, подумает, что я слабак и не мужик, – размышлял Ромуальд. – Если не предложу, решит, что я жмот. Она, может быть, мне и не очень нравится, но в моём положении лучше всегда иметь про запас два-три варианта. Неужели я опять вернусь в Москву де… Нет, нет, нет, надо предложить курицу».
– Хочешь крылышко? – произнёс Шапочкин как-то даже слегка бравурно.
– Нет, не хочу, – ответила девушка.
«Да, – подумал Ромуальд, – дело совсем плохо: надо срочно подкачать руки».
– Я люблю ножку. Можно, я возьму ножку? – неожиданно добавила Ксюша.
«Так, спокойно, без паники, выравниваем дыхание, не делаем лишних движений, – заскакали мысли в голове Ромуальда. – Она хочет ножку. Это что, сигнал? Спокойно, спокойно, делаем вид, что ты ни о чём не догадался».
– Конечно, бери ножку, я и сам тебе хотел предложить ножку, ведь ты такая худенькая, – произнёс он, отламывая сочный кусок курятины и передавая его девушке.
– Спасибо, я передумала, – неожиданно скуксилась Ксения и отвернулась к окну.
«Ё-моё, зачем я сказал «худенькая»? Больше ничего не мог придумать?». Ромуальд мысленно укусил себя за палец. «Можно было сказать «как дела?» или хотя бы «ку-ку, привет» – всё лучше, чем «худенькая». Учила же меня мама, что в присутствии девушек я должен казаться естественным и беззаботным. Вот вам, пожалуйста, всё естественно и беззаботно, в результате – ноль! Куда, куда я теперь дену этот кусок курицы? Да положи, положи его на стол. О-о-о, началась экспедиция. Если и дальше всё пойдёт в таком духе, считай, что твой гусар опять останется без прогулки. Будешь черпать эротический опыт из рассказов Бунина».
Шапочкин положил кусок курицы в фольгу и завернул её с остальной частью. По вагону пробежали пацаны – Лёха Борман и Николай Табошидзе.
– О, здор`ово, Ромуальд. А мы всё думаем, ты в каком вагоне едешь? Ты чего с пионерами устроился? – улыбнулся Николай.
– Не с пионерами, а с пионерками, – парировал Борман и как-то неаккуратно заржал.
Парни побежали дальше по вагону. А Ромуальд остался на прежнем месте, всё больше погружаясь в собственные размышления, удачно рождаемые под монотонный перестук вагонных колёс.
«Я еду в археологическую экспедицию. Уже третий сезон я туда езжу. Собрал, как всегда, рюкзак, палатку, поехал. Ещё со школы начал, а результат? Какой результат? Эти смеющиеся надо мной «интеллектуалы»? Куда, куда я еду? С кем, с кем я там буду общаться? Не понимаю. Год назад я поступил в Литературный институт имени Максима Горького. Моими приятелями стали поэт небывалой глубины Максим Бархатов, острый, хлёсткий сатирик Кира Петнер и яркий порно-романист Витя Петухов. Это же серьёзные парни, золото моего поколения. Вместе мы посещаем семинар старика Рейна, друга самого Бродского. Я ищу себя в прозе. Говорят, что мой конёк – внутренние монологи. Знали бы они, откуда взялся этот конёк, «Конёк-Горбунок». Какую груду душевной руды приходится перерабатывать, чтобы дать возможность «поскакать» этому коньку. Еду, еду. Куда я еду? С кем, с кем прикажете мне там общаться, с Борманом и Табошидзе? О чём, о чём мы будем говорить? Как, как мы сможем вместе искать внутреннего человека по системе Льва Толстого? Если б не это позорное желание и стыд оттого, что я всё ещё де… Ой, сидел бы дома и развивал бы свои монологи. Но нужно набираться жизненного опыта. Говорят, что у меня не хватает мяса. Мой мастер курса Есин сказал, что пока я не стану мужиком, из меня ни хрена не выйдет. Так и заявил: «Ни хрена!». Хорошо хоть это было в коридоре, а не в аудитории, при всех. Не понимаю, как он догадался. У меня что, на лице написано? Ё-моё! Кира – уже мужик, об этом несложно догадаться, ведь он женат. За Бархатовым вечно бегают две фанатки-поэтессы из Челябинска, а о порно-романисте Петухове я вообще молчу. Остался один я».
В этот момент на Ромуальда как-то по-предательски, из-за спины налетел сон – положил его голову на плечо, что-то нашептал и укачал, убаюкал, усыпил…
– Чистополье через десять минут! – бодро хрипанула проводница. – Стоим всего две минуты. Экспедиция, поторопись! Дольше ждать не буду.
Все похватали рюкзаки, палатки, двинулись к тамбуру. Ромуальд так же, как и все остальные ребята, вскочил, быстро протёр руками сонное лицо, достал с верхней полки огромный рюкзак цвета хаки и привязанную к нему палатку. Попытался разогнуть шею – она поддавалась с трудом. Тут только он понял, что проспал целую ночь в этой неестественной сидячей позе.
В тамбуре возникла весёлая давка. Ромуальд протиснулся сквозь оживлённый строй молодых ребят и девчонок и прижался к чему-то мягкому, большому и тёплому.
– Эй, аккуратнее, чего к Жанке жмёшься? – раздался писклявый окрик высокорослой девушки, стоящей тут же, в углу.
– А тебе чего, жалко? Хочешь, я его к тебе прижму, – предложила другая девица и звонко захохотала, а затем хрипло закашляла.
Тут только Ромуальд понял, к чему или, вернее, к кому он прижался. Это была девушка Жанна. Она смотрела на него живым, смелым взглядом. И совсем не смущалась этому прикосновению к её розовой футболке с весёлым Микки-Маусом, облегающей выпуклое и в то же время точёное девичье тело. Каштановые волосы Жанны были убраны в хвостик, открывая белый лоб и всё лицо этой немного курносой девушки с редкими очаровательными веснушками. Ромуальд сделал быстрый глоток воздуха, затем ещё один и вдруг совсем перестал дышать. Он почувствовал, что у него что-то застыло в горле. Такое ощущение, как будто пробка из-под шампанского влетела ему в рот, упала внутрь и застряла где-то в районе дыхательных путей.
