I
Роман Палыч Мортиров сидел в своей квартире и медленно сходил с ума. Судя по всему, от скуки.
Попробовал было прилечь, но услужливая постель, как надоевшая жена, мгновенно опротивела. Решил присесть с чашкой полурастворимого кофе (ужасный дефицит откуда-то из созвездия Тараканов), но после первого же глотка яростно швырнул её в стену.
Чашка, прицельно отброшенная стеной, плавно отскочила назад (ох уж это хвалёное мягкое, небьющееся стекло!) и точно спланировала на прежнее место на журнальном столике. Туда, откуда секунду назад и была запущена в полёт. Тем временем вылившийся кофе по инерции продолжил свой путь, ударившись о стену и растёкшись на ней безобразным коричневым пятном; однако стена мгновенно всосала его в себя, где в ту же секунду отправила на утилизацию в глубины скрытой, встроенной внутрь канализации. Пятно, не успев как следует покрасоваться на полиэстровых1 обоях, было немедленно смыто, обесцвечено и продезинфицировано этими же обоями.
Стена на этом не успокоилась и вежливо поинтересовалась у хозяина на предмет того, а не сменить ли ей попутно свой колер?
– Да иди ты!.. – мгновенно рявкнул в ответ Роман Палыч, чем послал «интерактив» квартиры в глубокий, но беспокойный спящий режим.
Мортиров встал с кресла, подошёл к стене. Внимательно оглядел то место, в которое предположительно только что ударилась чашка. Там ничего интересного не нашлось. Там вообще ничего не было. Хозяин с недоверчивым видом вернулся в кресло.
Определённо, Мортиров сегодня был не в духе.
После недолгого размышления Роман Палыч затаил безадресную обиду: ну что за несчастная жизнь у него – никак не дадут сублимироваться хоть во что-то… Вот попробуй хотя бы стукнуть рукой о стол – он мгновенно смягчит удар, чтобы ни в коей мере не повредить слабенькую длань своего хозяина.
Или вот если попытаться со злости – ну так, чисто гипотетически – разбить зеркало в прихожей… А вот и дудки – зеркало или увернётся, или тоже изменит параметры своей твёрдости в сторону умягчения. Причём вместе со стеной, что позади него.
Да что там, даже ногу нельзя ушибить о подвернувшийся не к месту стул – та же противная, мягкая последовательность событий! Даже просто упасть на пол по-людски – с размаху, громко – и то не дадут: будешь долго подпрыгивать, как на батуте. А потом этот самый пол обнимет тебя снизу, и начнёт потихоньку массировать, одновременно осторожно подогревая хозяйские телеса. Тьфу! Осточертело!
На глаза попалась яркая книжонка. Роман Палыч взял её и открыл на первом попавшемся месте. Это оказался сверхмодный детектив по свободной рассылке. Назывался он «В трущобах подпространства». Книга, говорящая на всех языках и показывающая всё без купюр и рекламы (не то что Гв2 общественного пользования…), начала декламировать текст замогильным голосом:
– …инспектор О’Лось ледяным взором пронзил подозрительную фигуру, тайно поджидавшую его в сорока шагах неподалеку, и та послушно подняла преступные конечности вверх…
«Безмозглый, безрукий, безногий, безрогий, без…» – Роман Палыч начал методично подбирать самые уничижительные, порой переходящие в уничтожительные, эпитеты для инспектора; однако быстро устал. Поэтому в итоге заключил: «Мелкий О’Лень. Да и вообще, к чему эти дурацкие англицизмы? Просто Олень, и всё тут!»
Мортиров раздражённо стукнул книгой о стол. Та от неожиданности громко выронила из себя пару непечатных выражений, отчего у Мортирова полезли вверх брови. Впрочем, книга тут же извинилась и немного покраснела обложкой.
Роман Палыч снова взял в руку книгу и посмотрел на неё повнимательнее: автор – Л. Писакин. «Скорее всего – Лев», – издевательски подумал Роман Палыч. На титульном листе книги тут же появилось полное имя писателя – Лев Писакин. Мортиров изумлённо стал смотреть дальше: издательство «Пером и Топором» медиахолдинга «Радость-в-Нагрузку». Н-даа…
«Пожалуй, вернее было бы написать „Топорное Перо“» – злорадно подумал Мортиров, и увидел, как предложенная им версия названия издательства тут же отразилась на обложке. Снова подивившись метаморфозе, вновь открыл книгу – инспектор на всех страницах именовался не иначе, как Олень. Занятно…
Полистав страницы ещё пару секунд, Мортиров вновь бросил тоненький томик на стол.
Теперь Роман Палыч тупо сидел в кресле. Он впал в буйное замешательство. Вероятно, неосознанно подражая инспектору, с нехорошим выражением лица сверлил взглядом злосчастную чашку с вновь налитым кофе. По комнате разносился скрежет недавно отремонтированных зубов Мортирова и пахло горячим напитком.
Исчерпав до последней капли все ресурсы неподвижности, Мортиров вскочил, принявшись нервно вышагивать по комнате. Это бодрое занятие навело на раздумья, и он понял причину своей меланхолии: ему стал вконец ненавистен домашний покой. Сразу захотелось совершить плохой поступок, сцепиться с крокодилом и выломать ему зуб. Или просто громко поскандалить с кем ни попадя.
Но вот беда – всех мало-мальски диких зверей, кто до сих пор не вымер, давно рассовали по заповедникам, куда трудно попасть и ещё трудней с кем-либо сцепиться – нельзя!
Наскандалить? Порядочный, всеми уважаемый человек, почти старший научный сотрудник в солидном технико-технологическом институте, и – скандал?! Чёрт его знает… Как-то так неожиданно даже для него, Мортирова.
А уж о чём-либо более решительном нечего было и думать – лет триста (ну хорошо, хорошо – двести) как во всём мире воцарилась благодать. «Да и разучились поди прилично воевать-то!» – презрительно, провокационно подумал Мортиров.
Оставалось разве что учинить какую-нибудь мелкую пакость, уподобившись соседскому Вовочке, любившему кидаться песком в воробьёв, по этой причине прыгающих во дворе подальше от озорника. Просто играть, как все остальные дети, этот ребёнок не умел.
Роман Палыч с тоской вздохнул – ну это, блин, совсем уж… Того… Как-то вовсе не по-взрослому было бы…
Стоп, стоп! Игра!.. Мортиров даже завертелся ужом на месте, ожесточённо сжимая руками виски. Игра…
Он снова плюхнулся в кресло. Взял в руку объёмный карандаш3 и ткнул перед собой: раз кружок, два кружок, ножки-ручки, огуречик… Вот и вышел, вот и вышел…
Через полчаса судорожные зигзаги карандаша прекратились. Глазам Романа Палыча предстал мощный подбородок на квадратной роже механического дикаря. От его плотного тела с узловатыми конечностями исходила первобытная, какая-то звериная сила. Единственным очеловечивающим органом были кружочки-глаза. Они-то и придавали нарисованному облику некоторый осмысленный вид.
