КОНЕЦ ПОСЕЛЕНИЯ
Тут никому не хотелось жить. Вообще-то непонятно почему. Место было хорошее, красивое. Земля на широкой равнине, невесть откуда взявшейся между теснящихся южносибирских сопок, была черной и жирной, обещала добрые урожаи. Речка Горячая, вырвавшаяся из сдавливающих её гор, образовывала по берегам петляющего русла заливные луга. Горы, окружавшие равнину, заслоняли поля и жилища от свирепых зимних ветров.
В озере Линево, большом и круглом, было полно рыбы. По берегам стояли высокие ели. Зимой, на восходе и на закате, солнце щедро красило покрытые снегом пирамиды в тот непередаваемый розовый цвет, который заставляет человека думать о боге, совершенстве и красоте.
Но как бы ни была благодатна и красива эта земля, люди уезжали. Что-то недоброе, казалось, смотрело с окружающих сопок. Словно упрекало людей, что напрасно им дана красота этого розового света. Не успокаивала она их, не препятствовала взаимной злобе и истреблению друг друга.
А может, все дело было в старом заброшенном кладбище посреди болота. За ним давно никто не ухаживал, и редко кто туда заходил. Только случайно, собирая грибы или ягоды, человек вдруг оказывался на полузаросшем взгорке со странными деревянными надгробиями. На них не было имен – только год смерти, причем один и тот же: тысяча девятьсот пятьдесят четвертый.
Лишь один ряд – с именами. Кроме дат смерти, обозначены и даты рождения. Большинство могил с именами были детскими.
А еще на каждом надгробии был вырезан символ, говоривший, кем себя считал человек.
И случайный посетитель заброшенного кладбища удивлялся. Глаза его выхватывали то звезду Давида – таких могил было не меньше половины, то крест, но не православный, с нижней перекладиной, а без нее: католический или протестантский. Виднелось и несколько старообрядческих крестов – восьмиконечный внутри четырехконечного и с надписью cверху старинным письмом. Десять надгробий, с пятиконечной звездой, формой напоминали фанерные пирамидки, которые ставили погибшим на последней войне.
Надгробия были темными, как лица много пострадавших людей, которых эти страдания не озлобили, но сделали нелюдимыми и общения с которыми обычный человек инстинктивно старается избежать.
Историю этого кладбища, настоящую или выдуманную, рассказывал один старик, время от времени селившийся в заброшенной деревне между болотом и озером. Он был совсем старенький, сгорбившийся, но глаза – молодые, ясные, какого-то невероятного зеленовато-синего цвета. Никто не знал, откуда этот старик вдруг, раз в год или два, появлялся в этом лесу. Он обновлял все могилы, а потом снова исчезал неведомо куда. Речь его звучала немного странно для местного жителя – как будто старику чаще приходилось говорить не на родном языке.
Когда-то давно, когда эта земля еще не устала от насилия и была гостеприимной, здесь жили хакасы, промышлявшие охотой и выращиванием оленей. На священной горе Базыр раз в год собирались всем родом, приносили жертвы духам, чтобы они не сердились на людей, чтобы не менялось ничего в лесу. Горы, окружавшие равнину, были тогда высокими, до неба. Они отделяли мир этой равнины от остальной Вселенной.
В восемнадцатом веке появились русские – в этот дикий лес переселили из Белоруссии раскольников, старообрядцев. По фамилии первого старосты деревню назвали Шарыпово. Храма у них не было, только бревенчатый дом, который они называли часовней, – больше и лучше других изб. Священника тоже не было, по воскресеньям молитвенные собрания в часовне проводил староста.
В двадцатом веке этих староверов прозвали общинскими. Они начали сеять хлеб, разводить домашний скот. Живя рядом с тайгой, понемногу научились лесному промыслу, по зиме стали добывать белку, ловить рыбу в Линево. Деревенские старались не задевать старых обитателей равнины и не перемешивались с ними, как в остальной Сибири. Поэтому русские не ходили на Базыр, а хакасы, ценя их уважение, держались подальше от полей и пастбищ. Горы стали не такие высокими, как прежде. Они даже расступились в одном месте, чтобы за неделю до начала рождественского поста мог устраиваться зимник. По нему приходили торговые люди, меняли и общинским, и хакасам меха на нужный таежным обитателям товар. Брали в основном соль и железный инструмент, общинские – еще и ружья, свинец и порох.
Все обитатели деревни, кроме мужчин семьи Шарыповых, были неграмотными. Так уж повелось, что умение читать передавалось из поколения в поколение среди потомков первого старосты деревни. Учили только старшего сына – он и становился следующим старостой.
Жили по раз и навсегда заведенному порядку. День начинался и заканчивался молитвой. В воскресенье работать и охотиться было нельзя, собирались в часовне, староста читал Библию вслух, за ним хором повторяли.
Общинские не разговаривали ни с кем, кроме жителей своей деревни. С хакасами, купцами, вообще с чужими людьми общался только староста. Для остальных общинских любой разговор с чужаком считался серьезным проступком, тот же староста за это мог выпороть.
По осени, после сбора урожая, он собирал девушек, которым исполнилось шестнадцать лет, и вез в другие общинские деревни, на Алтай или Байкал, – замуж. А оттуда привозил невест в Шарыпово. Кому быть чьей женой, опять же решал староста.
За непослушание, нарушение поста, попытки уйти из деревни без спросу он сек розгами и старых, и малых.
В начале двадцатого века, перед Русско-японской войной, лесопромышленники из Ачинска решили провести в эти места железнодорожную ветку от Транссиба, надеясь заработать на местном лесе. В Шарыпово приехали инженеры – делать съемку. В деревню их не пустили. Но ачинцы заупрямились, поставили палатки около маленького озерца Ашпыл в паре километров от деревни и начали рубить просеку по направлению к Базыру, где было святилище хакасов. Глава их рода, Когай, пришел к десятнику, стал объяснять, что Ах-Чаян накажет всех, кто потревожит его дом на земле. Десятник, злой из-за того, что пришлось жить в палатках, ответил непечатно, показал старику кулак, повернулся спиной.
Ночью палатки загорелись. Рабочие стали бояться ходить в лес на просеку. Десятник съездил в Ачинск и через день вернулся с дюжиной вооруженных казаков для охраны лагеря.
В воскресенье вечером Когай приехал к деревне общинских. Спешился на околице, в деревню въезжать не стал.
После того как закончилась общая молитва, к нему вышел староста:
– Здравствуй, Когай. С чем пожаловал?
– Здравствуй, старший. На Ашпыле плохие люди стоят. И тебе, и мне плохо будет. Прогнать надо. У тебя ружья есть, мужчины есть. Надо вместе на них напасть. У нас ружей нет – без вас не получиться может.
