Зимний день короток, а путь впереди далекий. Потому встать надо затемно, усердно помолиться, чтобы Господь не оставил в дороге своим заступничеством, и отправляться в путь. Подниматься Федьке не хотелось, потому как пришел он поздно, но в дядином доме – это не у родной матушки, и пожалеть его никто не собирался. Так что все, что он успел, это перекрестить лоб и, схватив краюху хлеба со стола, по-быстрому одеться и запрыгнуть на сани. Дядя Ефим посмотрел строго, но ругаться на сей раз не стал, а накрыл Федьку полой тулупа и крикнул: «С богом!» Маленький обоз тронулся. Дядина жена привычно завыла, провожая хозяина. Федька знал, что едва они скроются за околицей, тетушкины слезы тут же высохнут и она, взявшись за неисчислимые хозяйственные дела, забудет об уехавшем муже до самого вечера.
Федор Панин был сиротой, мать его умерла, едва он родился, а отец еще осенью погиб в ополчении, выгоняя ляхов из Москвы. Об этом ему рассказал дядя Ефим, вернувшись из похода. Строго говоря, никаким дядей он Федьке не был. Просто жили два боярских сына по соседству, иной раз водили хлеб-соль да нередко правили службу вместе. А когда усадьбу Федькиного отца сожгли лихие люди в Смуту, парня приютили в семье Ефима. Нахлебником тот, впрочем, не был, ибо присматривал дядя не только за Федей, но и за поместьем его отца. Впрочем, и сам он сызмальства, неплохо стреляя из лука, был добытчиком. Да чего там, лисий воротник на теткиной шубе не сам собой появился, да и бобровые шапки на дяде Ефиме и самом Федоре не с неба упали.
Сейчас дядька Ефим ехал на службу. На санях помимо его самого, Федьки и боевых холопов, лежал припас, а боевые кони шли следом, привязанные к саням чомбурами##.
## Чомбур – ремень, предназначенный для привязывания лошадей. – Здесь и далее примеч. авт.
– Оно, конечно, рано тебе в новики, – рассуждал дядя Ефим, – да куда деваться? Отец погиб, того и гляди, поместье кому другому отдадут, а так, глядишь, за тобой останется. Сброю## да коня я тебе справил, покажешься полковому боярину не хуже других. Оно, конечно, надо бы тебе еще и троих холопов боевых выставить, да где же их столько взять? Хотя и так ладно будет. Многие дворяне и дети боярские только что не босиком в ополчении были. Ни оружия, ни брони справной, не говоря уж о конях, а ты же все-таки и в кольчуге будешь, и с луком и с саблею.
## Сброя – здесь: военное снаряжение, доспех.
Дядя Ефим был кругом прав: пятнадцатилетний Федька был довольно росл и крепок для своего возраста и вполне мог справлять государеву службу. Кроме того, боярский сын привез сироте доспехи и оружие его отца, которые – Федька это хорошо понимал – мог бы и оставить себе. Так что как ни крути, а дядя Ефим был ему благодетелем, потому что без коня и кольчуги не поверстаться. Разве в стрельцы возьмут, что боярским детям уж совсем невместно.
Сани на ухабе ощутимо тряхнуло, и совсем было заклевавший носом под монотонный говор дяди новик встрепенулся и, захлопав глазами, стал озираться.
– Тут на дорогу, бывает, лоси выходят, сам следы не раз видал, – проговорил Федька, вопросительно глядя на Ефима.
– Так натяни тетиву, чтобы наготове быть, – согласился тот и велел холопам: – А ну-ка, придержите коней, ребятки, пусть Федька лук наладит; заминка невелика, а при удаче с мясом будем.
Федька с готовностью откинул полу шубы, вытащил свое излюбленное оружие и, зажав ногами нижнее плечо лука, стал натягивать тетиву.
– Эх, после такого похода нам бы и не в очередь, – продолжал рассуждать Ефим после того как сани снова тронулись, – да оскудела земля после Смуты, а государь собрался Смоленск у ляхов отвоевывать и повелел смотр поместной коннице устроить. Вот и придется опять от хозяйства отрываться и идти с холопами в поход.
Боевых холопов у дяди Ефима было трое, да еще один – Федькиного отца. Двое, Истома и Пахом, уже не раз ходили со своим хозяином в походы и ратное дело знали, а вот Семка, молодой паренек чуть старше Федьки, надел военную сброю в первый раз. Кольчуги на него, впрочем, не нашлось, и снарядили его в плотный тягиляй##1 с нашитыми там и сям железными пластинами. В такой же тягиляй был одет и Федькин холоп Лукьян. Он был постарше Семки с Федькой и участвовал в походе ополчения на Москву вместе с Федькиным отцом, и именно он вытащил того, едва живого, из свалки, после того как боярского сына срубил какой-то целиком закованный в железную бронь литвинский боярин. Впрочем, это не помогло Федькиному отцу, и после боя он отдал богу душу, едва успев наказать Ефиму и Лукьяну сберечь единственного сына. Федька, посмотрев на Лукьяна, невольно скосил глаза на собственное снаряжение. В мешке подле него лежала отцовская кольчуга, скованная из плоских колец, закрывавшая все тело и руки до локтей и спускавшаяся до середины бедер. Как объяснял ему дядя Ефим, была бы кольчуга подлиннее, называлась бы байданой, а так – только полубайданой. Там же лежали шлем и наручни, вещи совершенно необходимые в сече. К широкому поясу новика, набранному из железных пластин, была прицеплена тяжелая отцовская сабля в простых ножнах и чекан – здоровенный железный молоток с острым клювом, предназначенный проламывать прочные панцири вражеских ратников. А под руками лежал саадак##2 с луком и полным стрел колчаном. Лук был предметом гордости Федьки, тяжелый составной, склеенный из слоев рога и дерева. Подарок отца, заметившего, что отпрыск удачлив в охоте и перестрелял всех зайцев в округе. На первых порах отрок не мог даже натянуть тетиву, но, прилежно занимаясь, настолько овладел грозным оружием, что стал бить бобров и лис, без промаха попадая им в голову тупыми, чтобы не портить шкурку, стрелами.
##1 Тягиляй – самый дешевый доспех из стеганной в несколько слоев ткани, подбитый ватой или пенькой.
##2 Саадак – набор вооружения из лука и стрел; сами стрелы хранились в колчане или туле, а лук в отдельном футляре – налучье.
– Коли все ладно будет, – не прекращал свой монолог дядька Ефим, – то так и быть, отдам за тебя Фроську! Ну а чего, ты нам не чужой, а коли выйдет с тебя толк, так чего бы и не породниться?
Надобно сказать, что тема эта была для Ефима больная. Так уж случилось, что жена его исправно рожала ему дочерей, и лишь последний ребенок оказался мальчиком. Впрочем, Мишка – так назвал сына Ефим – был еще очень мал, а четыре дочери подрастали и обещали скоро стать невестами и разорить родителя на приданом. Старшая, Ефросинья, была ровесницей Федьки и, по понятиям родителей, вполне взрослой для замужества, вот только женихов вокруг не наблюдалось. И то сказать, круто Смута прошлась по Руси: кто погиб, кого в полон угнали, кто и вовсе неизвестно куда делся.
