ГЛАВА 1
На огненном материке Туна над серыми наплывами остывающей лавы раздувался огромный пространственный пузырь. Из-за нестабильности материковой коры прорывы здесь случались куда чаще, чем на другом краю Туры, но даже если появлялись из них твари нижнего мира, выжить на жестоком континенте не удалось еще ни одной.
Переливающийся перламутром шар дрогнул, раскрываясь длинными рваными «лепестками», и замер. Неподалеку ревели два парных вулкана, извергая жидкую лаву, с клекотом и бульканьем били вокруг струи пара из земных недр. А в глубине гигантского «тюльпана» появилась вдруг неестественно вытянутая парящая тень. Попробовала сделать движение вперед и застыла, зло полоснув по тонкой ткани перехода черной когтистой лапой — перегородка упруго и мягко спружинила обратно. Сама Тура сопротивлялась проникновению в мир иной силы. Тень присела на корточки, принюхиваясь, и вдруг метнулась назад, прочь от перехода.
Из клубов серого, подрагивающего от жара марева соткалась фигура огненного бога, Красного воина. Великий прошел по красному в золото лавовому потоку — под ногами его вспыхивали искры, под широкую ладонь ластились, радуясь присутствию повелителя, огромные пламенные духи, похожие на гигантских лохматых телят. Он ласково гладил их по лбам, по текучим огненным шкуркам, и огневики мотали головами и ревели от счастья, заглушая гул вулканов.
Пространственный «цветок» уже трепетал, истончаясь — но все же рядом с ним отчетливо разило иной, чуждой Туре силой. И Вечный воин остановился, ловя отголоски этой силы и хмурясь.
«К нам пытался пробраться чужак, - сказал он мысленно остальным Великим стихиям. - Из нижнего мира. Будьте готовы».
Конец декабря, Бермонт
Из заявления для прессы, сделанного его величеством Демьяном Бермонтом:
«Благодаря самоотверженности и смелости моей супруги возлюбленной, королевы Полины-Иоанны, я жив и здоров. Жена моя, пожертвовав собой, утратила человеческую ипостась, разум ее спит, душа не откликается. Я сделаю все, чтобы вернуть ее. Благодарю жителей Бермонта за верность. Те же, кто не сумел пройти это время с честью, понесут свое наказание».
Давно в Бермонте не случалось такой вспышки религиозного рвения. Днем и ночью люди нескончаемым потоком шли в храмы и часовни, отстаивали многочасовые очереди, чтобы помолиться за здравие королевы. И так много было жертв, что ароматические масла изливались из чаш у подножия статуй Великих стихий, пропитывали песок, растекались по каменным полам, чтобы потом вознестись молебным облаком к небесным чертогам.
Но боги молчали.
Четверг, 18 декабря
Наступили дни полнолуния, и к молитвам о возвращении супруги короля присоединились почти восемьдесят берманских кланов, земли которых растянулись от Медвежьих гор на юге, от границы с Рудлогом, до острых северных фьордов, где холодное лето стояло один месяц в году. Линдморы, послушные слову монарха, ушли в тундру и леса в медвежьей ипостаси — и никто не cмог снова обернуться человеком. Большинство из них все же было любимо своими детьми, искренне оплакивающими родителей. И пусть где-то продолжали шептаться, что воздаяние, назначенное королем, несправедливо, что в нем говорят горе и злость, и он был все равно что мертв, и, не касайся это его лично, он бы первый приказал уничтожить зараженного бермана, условие — возвращение королевы — было озвучено, и никто не оказался достаточно глуп, чтобы посметь оспорить его. Все понимали, что от кровавой расправы их кланы уберегло только чудо. И даже самые ревностные хулители короля не приняли его неожиданную милость за слабость.
Королеве Полине, пребывающей в медвежьей шкуре, молитвы никак не помогали. Ее перенесли в центральный двор, закрытый погодным куполом, приставили слуг, и слабая тощая медведица почти весь день лежала на боку и дремала, облегчая работу виталистов. Все — и врачи, и маги жизни хором твердили, что истощена она до предела, что нужно ее кормить как можно больше, потому что капельницами тут не поможешь, что вите необходимо крепкое тело, иначе все усилия впустую. Что нужно, чтобы двигалась хоть немного, иначе мышцы совсем атрофируются. Сердобольные гвардейцы натащили ей в лесок живых зайцев и полосатых поросят, но охотиться не было сил, и зверье совершенно обнаглело — топталось прямо перед мордой, скакало вокруг, прячась при появлении берманов и людей.
Немного оживлялась медведица, только когда приходил Демьян. Глухо, угрожающе ворчала на него и пыталась отползти.
Тело помнило боль и запах мучителя, инстинкт требовал бежать. Но человек приносил ей свежего мяса и сладких ягод, медовых сот, кореньев, спелых орехов и птичьи яйца, бесстрашно зажимал ее голову рукой и заставлял есть, частенько потом уходя с прокушенной ладонью или израненной грудью. Или оборачивался громадным медведем — чуть ли не в два раза больше нее, - обнюхивал, вылизывал морду, живот, тыкал носом, рычал — вставай, мол, иди! Нужно двигаться! Смотри, какое озеро, как можно полежать в воде, попить! Я специально для тебя запустил туда толстую форель и карпов. Знаешь, как это вкусно?
Пол стонала и плакала, и не прельщали ее ни принесенные, еще трепещущие и остро пахнущие кровью зайцы, ни крупная жирная рыба. И глотала она, подчиняясь рыку большого самца, и встать пыталась — но тут же падала от слабости.
И только охранники на входе во внутренний двор видели, каким бледным и мрачным от горя возвращается в замок их монарх. С подданными Демьян оставался сух и любезен, и лишь участившиеся вспышки гнева выдавали тяжесть, которую нес он внутри, да практически не возвращающиеся к спокойному цвету звериные желтые глаза.
Все полнолуние большой медведь провел с Полиной — спал рядом, грея жарким боком, ворочал ее, драл перед ее носом поросят, чтобы пробудить интерес к жизни. Полину сейчас он ощущал как зверя. Без проблесков сознания, без ощущения спящего человека внутри, как было, когда она оборачивалась в прошлое полнолуние. Тогда до нее можно было дозваться. А сейчас - нет. Но он все равно звал — и не слышал отклика. Да и мыслей там как таковых не было. Только ощущения. Больно. Слабость. Сонливость. Приевшийся уже тупой голод и тошнота после еды. Раздражение и угроза в сторону людей. Страх к нему, Демьяну, и усталая покорность ему же в медвежьей ипостаси.
В тот же день, когда произошло исцеление, он спустился в часовню Хозяина Лесов в сопровождении гулко ступающих стражей-варронтов. Каменные медведи, подойдя ко входу, послушно встали на свои места, слились со стеной, застыли. А король приложил кольцо к двери и вошел внутрь. И не был Демьян Бермонт трусом, но ему пришлось преодолеть свой стыд и свою боль, чтобы сделать шаг в окрашенные безумием воспоминания.
