Дикие земли к северу от Кванитупула, болота, которые называются Варн, протянулись на целую лигу, словно широкий язык сырых низин, до самых берегов Анхава, широкого озера, которое городские жители Наббана называли на своем языке – Эдне. Луговые всадники хорошо знали самые северные районы Варна: весной и летом тритинги охотились здесь на птиц и ловили рыбу и выдр (обитатели каменных городов высоко ценили их шкуры и платили хорошую цену), так что всадники научились находить безопасные тропы в этих предательских местах еще в ту пору, когда были детьми.
– Зачем городские жители вообще здесь появляются? – спросил Фремур. – Они не такие, как мы или даже варнаманы. Их съедят крокодилы или ганты. Они не удержатся на безопасных тропах и утонут.
– Лишь некоторые из них, – возразил Унвер. – Остальные осушат Варн и построят фермы.
Фремур надеялся, что это неправда, но он давно научился не спорить с Унвером. Высокий и спокойный мужчина говорил немного, но обычно оказывался прав.
– Невозможно, – сказал Одриг, брат Фремура, который являлся таном клана, хотя их отец еще не умер. – Только трус поверит, что обитатели городов смогут забрать нашу землю. Мы сбросим их в океан.
– Только трус или глупец, – добавил Дроджан и посмотрел на Одрига, дожидаясь одобрения.
Унвер больше ничего не сказал, и его лицо с носом коршуна оставалось бесстрастным, но Фремур почти чувствовал, как усиливается его гнев, словно натягивается тетива лука. Унвер стукнул каблуками по ребрам лошади и выехал немного вперед, выбирая дорогу между зарослями тростника и грязными лужами на старых тропах, которые снова исчезнут, когда пойдут первые осенние дожди.
– Глупец, – повторил Дроджан, но не так громко, как мог.
Дроджан, такой же широкоплечий и сильный, как Одриг, который был одного роста с Унвером, уступал им в росте на целую голову и отличался медлительностью. Фремур не сомневался, что, не будь Дроджан другом тана Одрига и подхалимом, он бы не осмелился открыто оскорблять Унвера.
Одриг рассмеялся.
– Нет нужды искать поводы для драки, – сказал он. – Скоро мы прольем кровь врага.
Фремур и сам не до конца понимал, как он относится к Унверу. Высокий мужчина ни с кем не дружил и много раз давал понять, что Фремур ему более приятен, чем его старший брат Одриг. И все же в бледнокожем Унвере было нечто, чего Фремур не мог игнорировать, какая-то сознательная сдержанность, мешавшая ему охотно делиться с другими своими мыслями. Старше прожитых трех десятков, не интересующийся похвальбой, спорами или выпивкой до потери сознания, Унвер сильно отличался от своих соплеменников тритингов.
В то время как Фремур так и не определился в своем отношении к Унверу, ненависть к тану Одригу, собственному брату, сомнений не вызывала. Одриг был одним из самых крупных и свирепых мужчин клана Журавля. Он вел себя как лидер с самого детства, а когда семь лет назад их отца, Хурвальта, хватил удар, Одриг унаследовал кости клана и знамя, по факту и собственному решению.
Хурвальт продолжал жить, но старый тан теперь не слишком отличался от дурачка. С того момента Одриг управлял семьей и сделал так, что жесткий старик, их отец, стал казаться слабой женщиной. Фремур не был трусом и в другом клане мог бы процветать, но старший брат относился к нему как к ребенку.
«Нет, – подумал он. – Не как к ребенку. Как к собаке. Он лягает меня всякий раз, когда ему захочется, или швыряет кость, если пожелает. Не будь он моим братом и таном, а просто обычным членом клана, я бы давно всадил в него нож».
Иногда Фремур думал о том, чтобы покинуть клан Журавля и пойти в другой – клан Хорька, Пустельги или даже Антилопы, к луговым тритингам, которых видел однажды на общем сборе кланов и восхищался их высокими красивыми женщинами. Иногда ему даже казалось, что лучше скитаться без дома и клана, чем продолжать терпеть оскорбления Одрига, но он не мог оставить сестру Кульву страдать в одиночестве.
Фремуру казалось странным ненавидеть собственную плоть и кровь, но Одриг Каменный Кулак не раз доказывал, что он того заслуживает.
* * *
Они быстро проехали через холмы, которые окаймляли болотистые низменности, и немного помедлили, прежде чем спуститься в широкую долину. Раскинувшееся перед ними поселение почти полностью погрузилось в темноту, но тут и там на деревянном частоколе горели факелы, и Фремуру показалось, что он видит какое-то движение за воротами. Унвер, как обычно, сдвинулся немного в сторону от остальных, наклонился в седле и завернулся в длинный темный плащ, так что в лунном свете стало трудно различить, где заканчивается лошадь и начинается всадник.
Одриг выехал вперед и окинул стену взглядом. За ней находились загоны, где поселенцы держали домашний скот и овец, вместе с главным призом для тритингов – лошадьми. Лошади обитателей камней не шли ни в какое сравнение со скакунами тритингов, но их использовали для скрещивания, на продажу варнаманам и тем, кто не мог платить полную цену на лошадиных рынках Наббана.
Одриг высоко встал в стременах, вглядываясь в темноту, и, несмотря на презрение к нему, Фремур не мог не признать, что брат выглядит как настоящий луговой тан. Одриг взял жену, как и следует тану, и уже давно отрастил бороду мужчины. Унвер и Дроджан, хотя и были почти такого же возраста, все еще носили длинные усы и гладко брили подбородки, как положено неженатым мужчинам, в то время как усы Фремура едва доходили до подбородка.
– Где Тунздан и его проклятые кузены? – прорычал Одриг, но через мгновение со стороны ближайшего холма трижды прозвучал крик козодоя. – Вот он. Хорош. – Одриг оскалил зубы в усмешке. – Теперь мы подождем Борделма, чтобы начать веселье. – Тан посмотрел на Унвера. – Если твой план не сработает, можешь не сомневаться, я оставлю тебя здесь – пусть с тобой разберутся жители города.
Унвер молча посмотрел на него, словно Одриг не сказал ничего, достойного внимания.
Несколько долгих напряженных мгновений люди из клана Журавля, застыв в седлах, ждали. Затем у дальней границы поселения на частоколе вспыхнуло огромное пламя. Внезапно ночь наполнилась криками – как воинов Борделма, так и удивленных часовых на высоких деревянных воротах. Над воротами заполыхали факелы, стражники бегали взад и вперед, пытаясь понять, что происходит на дальней стороне поселения.
