Моему мужу Андрею Вейберу посвящается
Прямо напротив стоял Христос и смотрел, казалось, только на меня. Он видел меня насквозь. И я всем сердцем чувствовал сейчас, что он знает обо всем, что я сделал в своей жизни. Он знал меня лучше меня самого. Осуждает ли он меня, призывает ли к покаянию, пытается ли понять – вот это я никак не мог разобрать в его взоре. Да и далековато он от меня стоял – на той стороне реки…
Это место на набережной Тежу раньше вызывало во мне ощущение простора и света – огромная река, вливающаяся в океан, бесконечное солнце, да и сам город, парящий над землей, неуловимый, нереальный, манил меня всякий раз, когда требовалось отключиться от дел. Здесь я становился маленьким, незаметным, другим. Крошечной точкой на фоне двух бесконечностей – неба и океана. Лиссабон – потрясающий город. Мелкая, неровная, но отполированная миллионами сандалий тротуарная плитка, отражая солнечный свет, превращается в абсолютно зеркальную поверхность. Отсюда и появляется эффект «парящего города», он словно висит над землей, а не обосновался здесь навечно. Вот дунет ветер чуть сильнее и унесет эту чудесную картинку, как какой-нибудь мираж, прямо в океан.
Может быть, так кажется не только мне, но и самим лиссабонцам, раз они попросили защиты у Христа, воздвигнув ему эту огромную статую на противоположном берегу?! Теперь он стоит, раскинув руки и устремив взгляд на город, словно оберегая от катаклизмов природных, а его жителей – от своих собственных, внутренних. Под оком Бога как-то страшно грешить…
Тежу медленно несла свои тяжелые, темные воды. Еще пару километров – и она свободна, дальше океан. А где мне найти свою свободу? И главное – как?
«Дядя выступает 16 мая в деревне Обервилль, кантон Аргау, Швейцария. Ожидается множество гостей. Сам я присутствовать не смогу, но, надеюсь, что ты передашь ему мой подарок. Я оставлю его у Серго,» – гласило сообщение на экране телефона.
На лице человека не отразилось ничего. Лишь одно слово, слетевшее с его губ, навеяло мысль, что он либо разозлен, либо расстроен. Он чуть приподнялся и передвинул стул немного в тень. Теперь его взгляд был устремлен к океану. Увидеть его отсюда было невозможно, но мощь и безудержность его уже ощущались здесь. Отпускное настроение как-то сразу исчезло, взамен пришло чувство неконтролируемой брезгливости, как будто в надкусанном с огромным аппетитом краснобоком яблоке вдруг увидел червоточину. В одну секунду улетучились восторг и восхищение от только что увиденного Монастыря Жиронимуш, что красовался неподалеку. Да и весь город перестал вдруг казаться огромным и свободным. Его мир вдруг сузился до короткого сообщения на экране, которое через 90 секунд после прочтения вдруг рассыпалось на мельчайшие пиксели и безвозвратно исчезло из мирового интернет-пространства.
***
Жителей Обервилля трудно было винить в снобизме: они просто не хотели менять свой уклад жизни, не хотели менять свои традиции и не хотели бояться. И они могли себе это позволить: в чудесной швейцарской деревушке каждый седьмой житель был миллионером. Заплатить государству штраф за отказ участвовать в программе по приему беженцев им стоит каких-то четверть миллиона в год, сущая безделица. Те два дома, где могли бы разместить ищущих убежища мигрантов, община уже выкупила, якобы, для собственных нужд, и уже второй год подряд платила штраф за каждого непринятого беженца.
С точки зрения правительственных мер все было в рамках закона, и Андреас Бергманн полностью поддерживал и уважал мнение местных жителей. Но вдруг «Tages Anzeiger» развернула дискуссию о морали, общая мысль которой заключалась в простом вопросе: какой пример мы показываем своим детям и внукам, своему будущему, если закрываемся и откупаемся от помощи реальным обездоленным, спасающимся от войны, голода и болезней, беженцам. Неожиданно идею подхватила уже «Neue Zürcher Zeitung». И вот уже блеклая полемика о нравственности превратилась в масштабное рассуждение о национализме и даже проявлении фашизма. Тема стала горячей и обсуждаемой: никто не хотел выглядеть новым фюрером.
Как один из ведущих на сегодняшний день политиков страны, член Федерального Совета, господин Бергманн решил заработать на этом еще пару очков в свою политическую копилку. Тем более, опыт, как в мгновение ока приобрести крепкий рейтинг политика-новатора, он уже имел. В начале ноября его пригласили выступить в Мюнхене на совместном заседании Совета Европы по безопасности. Проникаясь моментом, когда президенты ведущих стран жмут тебе руку как равному, он вдруг почувствовал себя таким же значимым и серьезным. Значит, и слова его должны быть столь же запоминающимися. Тогда ему и пришла в голову мысль своего выступления.
«Оставаясь нейтральной, Швейцария всегда уважала мнение и приоритеты других стран. Оставаясь нейтральной, Швейцария всегда стремилась участвовать в строительстве общего европейского сообщества. К сожалению, нейтралитет Швейцарии не может гарантировать ей безопасность в развернутой по всему миру террористической войне. Но Швейцария может помочь миру в этой борьбе. Одним из таких действий могло бы стать снятие полной анонимности с подозрительных счетов, хранящихся в швейцарских банках», – говорилось в его речи.
Конечно же, это были только слова, которым никогда не суждено было сбыться, но эффект они произвели колоссальный: международная пресса взахлеб хвалила Швейцарию, а господин Бергманн с легкостью стал членом Федерального Совета.
Его короткое выступление в Обервилле было назначено на завтра, но он не любил выступать сразу после перелета, пусть даже совсем короткого, а потому прилетел в Цюрих накануне. Помощник забронировал ему номер в «Баур ау Лаг», помпезном отеле в самом сердце Цюриха, на Тальштрассе. Наслаждаясь богатой атмосферой отеля и шикарным завтраком, поданным в полукруглой оранжерее с огромными окнами, господин Бергманн в очередной раз подумал, как это здорово, оказаться в рядах государственной элиты. Можно пользоваться всей этой роскошью и удобствами, ощущать себя гурманом, пробуя самые знаменитые деликатесы мира, не тратя при этом ни франка из своего кармана.
В половине десятого он спустился в холл, где его уже должен был ждать автомобиль. Путь предстоял короткий, всего минут двадцать, но опаздывать он не любил. Специальный Qu 7 подъехал секунда в секунду. Усевшись на заднее сидение, он пристегнулся, при этом что-то легко и безболезненно царапнуло верхнюю фалангу указательного пальца. Так, ерундовая царапина. Все дорогу он думал о своем политическом будущем, которое виделось ему безоблачным.
