«Я не хотел бы, чтобы то, что рассказал, звучало Иеремидой (плачем Иеремии о гибели Иерусалима)»
Эрих-Мария Ремарк
«Мы, русские, не имеем никаких оснований предполагать, – ни того, что мы должны необходимо подлежать тому же закону и цивилизации, которому подлежат европейские народы, ни того, что движение цивилизации вперёд есть благо»
Л. Толстой
Вступительное слово о романе
В романе Владимира Евгеньевича Бородина «Корзина полная персиков в разгар Игры», с пояснением к его отвлечённому названию – «Печальная русская криминальная история» и с указанием конкретного временного отрезка –«1902-1913», автор выказывает глубокое знание истории описываемого периода на обширном историческом и этнографическом материале и рассматривает его с позиции политически «правого». Об этом периоде русской истории имеется немного широких исторических повествований и одно из самых известных – «Жизнь Клима Самгина» Горького, написанное, естественно с позиции «левой», как и большинство художественных произведений современников той эпохи, дошедших до нас. В романе нашего современника Бородина, связанном общим крайне ненавязчивым детективным сюжетом, порой исчезающим за наслоением исторических рассуждений, раскрываются причины русской смуты в эпоху бурного экономического роста и великолепия Серебряного века. Это скорее не «исторический детектив», который в какой-то степени и «детектив ботанический», но исторический роман с некоторыми ботаническими символами и широкая панорама российской жизни начала века. Исторические экскурсы даже выделены курсивом. Герои бурно обсуждают насущные вопросы той эпохи – от религиозно-философских проблем и острых тем политики, до искусства и сплетен вплоть до «бледных ног Зинаиды Гиппиус», странностей Феликса Юсупова, Николая Врангеля – сплетен, свойственных той эпохе: от высот Достоевского до декаденщины. В подобных дискуссиях участвуют как исторические, так и вымышленные лица. В романе охвачены самые широкие слои населения тогдашней Российской Империи: от высшего света – до простых солдат, старателей, крестьян, бурлаков и босяков. Упоминаются все наиболее яркие российские фигуры того времени, такие как скандально известный Великий князь Николай Константинович и декадент, ставший странником Александр Добролюбов, поп Гапон и Зубатов, Азеф и Савинков, Великий князь Сергей Александрович, искусствовед Маковский, придворные – Витте, Безобразов и Бадмаев, китайский купец Тифонтай, меценаты – Савва Морозов, Мамонтов и Николай Рябушинский, лидеры черносотенцев, Николай Неплюев, путешественники – Гарин-Михайловский, Маннергейм, начальник Московского сыска Аркадий Кошко, иеромонах Илиодор, князь Мещерский, Александр Гучков, Александр Парвус и многие другие, в том числе и малоизвестные лица. Чтобы читатель мог легко отличить малоизвестные исторические лица от вымышленных, в приложении приведён список упомянутых исторических лиц современных повествованию. Все исторические лица выведены под их собственными именами. Допуская произвольное местонахождение исторических лиц с точностью до внутри- или вне- Европейской части России в определённый промежуток времени и некоторые вымышленные реплики исторических лиц, но раскрывающие их сущность, что свойственно большинству романов, автор старается придерживаться лишь фактов в отношении их судеб. В настоящее непростое время, когда часть людей нашей страны очень политизирована, а другая часть безразлична ко всему, когда рушатся последние идеалы и начинается изощрённое и, тем самым более опасное, чем в 1920-е подкапывание под веру отцов, подобные произведения способны подтолкнуть к размышлению: А почему у нас всё не так, как хотелось бы, не так, как было во времена лучшие? Вопрос к самому себе, способствующий духовному росту личности для одних и просто развлечение в досуг для других, но не простая «детективная жвачка», вот что такое этот роман со множеством занятных исторических деталей. Порою же то, что мы склонны в романе Бородина принять за вымысел, например – замысел эсеров атаковать Царское Село с воздуха, оказывается историческим фактом. Автор изданной уже популяризации истории об участии казаков в Большой Игре весьма трезво оценивает исторические факты без явных перегибов, свойственных ультраправым или ультралевым, и пишет с любовью и почтением к истории и культуре своего Отечества. Читатель может просматривать каждый абзац и находить множество исторических фактов, но может и пробежать лишь по более живой сюжетной части.
Историк Николай Константинов.
1. Московское семейство славного генерала
«Он (англичанин-гость): Вообще повинности в России не очень тягостны для народа: подушные платятся миром, оброк не разорителен… Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за две тысячи вёрст вырабатывать себе деньгу. И это Вы называете рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простора действовать…
Я (Пушкин): Что поразило Вас более всего в русском крестьянстве?
Он: Его опрятность и свобода.
Я: Как это?
Он: Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню, умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет руки. О его смышлености говорить нечего: путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал я между ними то, что соседи наши называют un badaud (ротозей, зевака), никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их известна; проворство и ловкость удивительные.
Я: Справедливо. Но свобода? Неужто Вы русского крестьянина почитаете свободным?
Он: Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с Вами? Есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи…»
Из беседы А. Пушкина с не предвзятым гостем из Англии
«Как хотел бы я уметь играть на флейте. О Боже, как бы хотелось мне! Не просто играть, конечно, но обладать высоким даром флейтиста. Козлорогим паном скакать по лугам, судорожно сжимая в кулаке заветный инструмент. Или просто, мокрой усталой птицей, взгромоздиться на скалу, на которую не взберётся и лучший альпинист, и созерцать вольный простор». Сергей Охотин окунает гусиное перо в полупустую чернильницу очередной раз, но дальше уже не пишется. Он признаёт лишь гусиные перья и придерживается мнения, что стальные непременно уплощают высокую прозу и поэзию. И далее на протяжении всего дня никак не писалось. Удалось лишь очень тонко заточить перо, размяться по тесным комнатам, посмотреть из окна на тоскливую тихую улочку, да раскинуться на диване, в ожидании прихода музы. Но, увы: она так и не нагрянула за весь день! «Бесцельно прожигаемая жизнь», – выцарапывает молодой человек на листе писчей бумаги, когда уже начинает смеркаться, – «К чему всё это? В чём смысл моего существования?». Затем, стыдливо выдавливает из себя нехитрую рифму, какая приходила в голову и раньше:
