Джидду Кришнамурти - Красота жизни. Дневник Кришнамурти

14 сентября, 1973

Вечером, гуляя по лесу, мы проходили через рощу возле большого белого дома. Оказавшись в лесу, за оградой, ты тотчас ощутил огромное умиротворение и покой. Вокруг не было ни единого движения. Идти здесь, ступать по этой земле казалось святотатством; кощунственно было говорить и даже дышать. Величественные секвойи были совершенно неподвижны. Коренные американцы называют их «молчаливыми», и в этот момент они были поистине безмолвны. Даже собака прекратила гоняться за кроликами. Ты стоял, едва смея дышать; ты чувствовал себя незваным гостем, потому что до этого разговаривал и смеялся. Когда вошел в эту рощу, не зная, что она таит, ты ощутил изумление и потрясение – потрясение от внезапного благословения. Сердце замедлило свой ритм, в немом изумлении от этого чуда. Здесь был центр всего этого места. Теперь, всякий раз, как ты приходил сюда, тебя встречали эта красота, эта тишь, эта необыкновенная недвижность. Когда бы ты ни пришел, это было здесь – преисполненное, изобильное, неназываемое.

Никакая форма сознательной медитации не истинна и не может ею быть. Преднамеренная попытка медитировать – это не медитация. Медитация должна случиться, ее нельзя призвать. Это не игра ума, желания и удовольствия. Всякая попытка медитировать – это само отрицание ее. Просто осознавайте то, о чем вы думаете и что вы делаете, и ничего больше. Видение, слышание – это действие, без награды и наказания; искусство действия заключается в умении видеть, слышать. Любая форма медитации неизбежно ведёт к заблуждению, к иллюзии, потому что желание ослепляет.

Вечер был прекрасен, и землю заливал мягкий весенний свет.

Хорошо быть одному. Быть одному – значит, прогуливаясь по улицам этого мира, быть от него вдалеке. Быть одному, поднимаясь по тропинке близ стремительного, шумного горного ручья, напоенного родниковой водой и тающим снегом, – значит замечать то одиноко стоящее дерево наедине с его красотой. Одиночество идущего по улице человека – это боль, присущая жизни; но он никогда не бывает один, он не бывает отстраненным, незатронутым и незащищённым. Быть исполненным знания – значит никогда не бывать наедине с собой, и действия этих знаний порождают бесконечные страдания. Идущий по улице человек – это потребность в самовыражении, со всеми разочарованиями и болью; он никогда не один. Скорбь – движение этого одиночества.

Горная река разлилась от талого снега и ранних весенних дождей. Можно было слышать, как мощью наступающей воды ворочаются валуны. С треском рухнула в воду высокая сосна, которой было лет пятьдесят или больше; дорогу размывало. Река была мутной, темно-серой. Выше расстилались луга, усеянные полевыми цветами. Воздух был чистым, и все вокруг дышало очарованием. На высоких холмах лежал снег; ледники и величественные горные пики хранили остатки прошедших снегопадов; они будут оставаться белыми на протяжении всего лета.

Утро было удивительным, можно было идти бесконечно, не ощущая крутизны подъёма. В воздухе разливалось чистое, сильное благоухание. На тропинке не было ни души, ни вниз, ни вверх по склону; ты был наедине с этими темными соснами и стремительными потоками. Небо ошеломляло голубизной, какая бывает лишь в горах. Ты смотрел на него сквозь листву и ровные стволы сосен. Здесь не с кем было говорить, и не было трескотни ума. Пролетела и скрылась в лесу черно-белая сорока. Тропинка увела в сторону от шумной реки, и тишина была абсолютной. Это не было тишиной, которая приходит на смену шуму, это не было тишиной, которая наступает с закатом солнца, или тишиной умолкшего ума. Это не было тишиной музеев и церквей, это было нечто, совершенно не относящееся к времени и пространству. Это была не та тишина, которую создает для себя ум. Солнце припекало, и в тени было приятно.

Он[2] лишь недавно осознал, что во время этих долгих прогулок на уединенных тропинках и многолюдных улицах у него не было ни единой мысли. Так было с самых ранних лет: ни одна мысль не проникала в его ум. Он слушал и наблюдал, и ничего более. Мысль, с присущими ей ассоциациями, никогда не возникала; не было формирования образов. Однажды он вдруг осознал, насколько это удивительно; он часто пытался думать, но мысли не шли в голову. На этих прогулках, с людьми или наедине с собой, не было никакого движения мысли. Вот что такое – быть одному.

Над снежными вершинами сгущались темные, тяжёлые тучи; вероятно, позже пойдет дождь, но сейчас тени были предельно резкими, а солнце – ясным и ярким. В воздухе витал все тот же приятный аромат – с дождями придут другие запахи. Спуск к дому предстоял долгий.