– Ну, всё! Моё терпение на исходе! Драгомира… Ой, совсем забыл как я должен к вам обращаться, прошу простить мою забывчивость! Моя дорогая и уважаемая студентка, Драгомира Всеславовна, я вызвал вашего отца к директору нашего учебного заведения. Каждый студент должен отвечать по заслугам! – бушевал куратор нашего славного первого курса Добромир Горыныч, по прозвищу Злыдень, так как добрым его назвать было сложно. Хотя, ходили слухи о том, что у него есть второе имя (возможно, более подходящее ему!), как испокон веков давалось в его роду – роду Змеевом, но никто этого самого второго имени не знал, а потому слух изжил себя.
Он был потомственным змеем-оборотнем, то есть умел принимать как человеческое обличье, так и ипостась змея. Конечно, большую часть времени он существовал в обличии человека (ну, как такое представить – могучий змей в своей истинной ипостаси преподает нам Азы заклинательского искусства!). Его дедом был сам Змей Горыныч (который до сих пор жил где-то вдали от цивилизации, ну, точнее в закрытом царстве-государстве змеевом, царствовал над себе подобными и жил, не тужил со своей любимой жёнушкой, в которой души не чаял!), чем наш Злыдень очень гордился.
Точного возраста нашего куратора не знал никто, потому что выглядел довольно молодо – не зная его, можно было бы дать ему двадцать три, а может и все двадцать пять. Длинные пепельные волосы, доходящие до пояса и часто подвязываемые в хвост, изумрудного цвета глаза и низкий голос сводили всех студенток с ума. Даже вид шрама, пересекавшего правый глаз и щеку магистра, не был помехой влюбчивым студенткам. Это скорее было признаком мужественности (хотя, кто знает, откуда у него этот шрам?!) и смелости нашего куратора. Даже во снах их не оставляли мечты заарканить внука знаменитого Змея Горыныча. Однако поганый характер магистра мешал ученицам в осуществлении мечты. После любых предложений о тайных романтических встречах, наш куратор на ближайшем занятии спрашивал домашнее задание, которое, конечно, выполнено не было и говорил что-то в духе: «Милая, если в следующий раз ты решишь позвать меня на какое-нибудь романтическое свидание, то будь любезна знать все преподаваемые мною предметы на высший балл!».
Что касается парней – в своём большинстве они завидовали нашему куратору, так как ни один преподаватель не привлекал так внимание девчонок, как он.
В наших же с ним отношениях была особая изюминка, проще говоря, мы друг друга люто ненавидели и на дух не переносили.
В общем, загадочен и горд был Злыдень. Жаль лишь, что имя ему дали не то. Гордей, например, ему бы подошло больше! Если и есть у него второе имя, как бают о том сплетни и слухи, то наверняка Гордей!
Однако когда до меня дошёл смысл слов, сказанных «добрым» и «мирным» (как ведает о том его имя) преподавателем, я вскочила с места:
– Добромир Горыныч! Не надо папу звать! – не люблю унижаться, но если твой папа воинственный и непобедимый берсерк, способный в несокрушимой ярости разрушить половину здания Колледжа колдовства и магических искусств, лучше заранее подумать о последствиях, а потому решиться просить помиловать тебя. Просить, пусть забыв о собственной гордости и достоинстве. Неприятно, конечно, позорить своё ведьминское происхождение, но что делать – змеи они все такие: гордецы, любящие принижать других.
Злыдень клыкасто, плотоядно усмехнулся и обвел глазами аудиторию:
– Драгомира Меднякова! Вы уже достаточно делов наворотили. Поздно спохватились, дорогая моя! Живо к директору! Ваш отец уже заждался!
– Я даже ничего не сделала! – попробовать защититься стоило. Я ведь и правда, ни в чём не виновата! Обвела взглядом однокурсников в поисках поддержки, но, к моему большому сожалению, делать переворот, а точнее оказывать мне помощь никто желанием не горел.
Глаза куратора превратились в две узкие, зелёные щелочки:
– Ничего не сделали, говорите?! – и усмехнулся, приготовившись называть то, что я, по его мнению, сделала не так. – Вы неоднократно нарушили правила Колледжа.
– Ну и в чем это проявлялось? – вот пусть теперь попробует что-то сказать, змеюка злодейская и чешуйная, тьфу ты… чешуйчатая, то есть!
– Применяли выученные заклинания без присутствия преподавателя и использовали их не в самых благих целях! – и выразительно взглянул на меня своими ярко-изумрудными завораживающими глазами.
Ну, подумаешь – пару раз подложила ему в постель заколдованную в лягушку девушку, которую тот по собственной глупости поцеловал. Потом ещё полночи бегал по всему спальному корпусу, пытаясь отвязаться от нежеланной невесты. Надо было у него список требуемых качеств будущей супруги выпросить, а потом уж кандидату в лягушку преображать. Да, здесь у меня небольшой косячок вышел! Ну, ничего – в будущем поправим!
– Освобождали подопытных домовых без разрешения на то руководства Колледжа!
Нашел чего вспоминать! Не могло моё ведьминское сердце оставить несчастную домовую как подопытную. Зато теперь мне каждое утро дома Голуба Ждановна вкусненькое готовит: то пирожки, какие состряпает, то блинчики. Даже мама в восторге. А папа так вообще от пирожков с мясом, приготовляемых ему лично по утрам на пике блаженства! Домовой он на то и домовой, чтобы в хозяйстве помогать!
– Всего-то одного! – искренне возмутилась я. – Вам что – жалко, что ли?!
Выразительный взгляд на меня и шипящее:
– Как насчет трёх освобождений домовых в прошлом месяце, вы ничего случайно не знаете? – его голос так и сочился язвительностью и сарказмом.
Жадный он. Его бы в клетку, где держали домовых. Маленький народ он хоть и маленький, а гордый и чу-у-уточку, ну, прямо-таки самую малость мстительный. Уверена, что весь прошлый месяц магистр мучился от бессонницы. Кому, как ни нам, ведьмам, знать, что пропитанная настоем из особого сочетания трав подушка не дает её владельцу спать как минимум неделю. Зная выпущенных мною домовых, могу сказать, что подушка куратора смачивалась таким настоем ежедневно.
– Нет, магистр! Мне ничего не известно о тех домовых! – и глаза делаю такие честные-пречестные. Ведьмы своих в беде не бросают и не сдаются на волю врага!
В глазах Злыдня мелькнуло сомнение, а затем и анализ места преступления в памяти. Нет, я следов не оставила – точно знаю, сама ведь всё убирала! Не дождёшься, что я тебе уступлю, гад белобрысый, чешуйчатый!
Куратор вновь внимательно взглянул на меня ярко-зелёными глазами, едва слышно чертыхнулся и непреклонно ледяным тоном, от которого по спине шли мурашки ужаса, произнёс:
