Стеариновая свеча пустила одинокую слезу, пастор сложил руки для молитвы. Молился он тихо, что-то прося для себя. Его губы шевелились быстро, слова молитвы звучали в такт с биением его сердца. Пастор разомкнул соединенные пальцы и открыл глаза.
Он увидел своё мерцающее отражение в продолговатом окне на самом верху стены. На улице было темно, и пастор услышал за окном лёгкий мелодичный шелест мягко падающего снега.
На отблеск пламени свечи на стекле опустилась тяжелая снежинка. От тепла из дома она растаяла, и алое пятнышко пламени исчезло. Свет растекался по комнате словно круги на тихой воде, придавая краски полу, кресту и Библии. Когда сияние окружило коленопреклонённую фигуру священника, тот знал, что это был не свет, а глас Божий.
Выпавший снег очистил землю, и рождественская ночь стала светлой. Пастор подумал о целомудрии, много лет назад вернувшемся на землю на Рождество. Целомудрии, которое проложило новую тропинку в жалких земных душах. Всё обрело смысл. Железная решетка на окнах. Железные нары с тоненьким матрасом, стоявшие у кирпичной стены. Неровная, с буграми, поверхность потолка подвала, иногда казавшаяся пастору облаками, и тяжелая дверь с окошком, к которому пастору приходилось приникать, чтобы выглянуть наружу.
Все наполнилось значением, и всё говорило с ним ясным, чистым голосом. Пастор закрыл глаза, сложил руки и снова стал молиться. На этот раз медленно и уверенным голосом.
Щелкнул замок, и в камеру вошёл охранник, худой тип со впалыми щеками. Его звали Рикард, и, несмотря на их с пастором разницу в положении и сословии, они хорошо ладили. Иногда Рикард, приковав к нарам руку пастора, садился рядом с ним, и они разговаривали. Раньше, до того, как всё стало плохо, охранник был спортсменом. Он часто обращался к одному эпизоду из своей жизни. Теребил кольцо, которое носил на цепочке на шее и спрашивал пастора, существует ли прощение за такое. В эти моменты губы пастора растягивались в улыбке и взгляд смягчался.
– Конечно же, прощение есть, – отвечал он, подняв подбородок. – Для того, кто верует, есть прощение за все.
Но интересовали пастора не разговоры охранника, а его молчание. Рикард мог часами слушать рассказы священника. О стаях саранчи, которые Бог наслал на египетский народ. О всемирном потопе, который очистил землю от неправедной жизни и безбожия. О пришедших в Америку испанцах и болезни, которую они принесли с собой. Об оспе, за несколько лет уничтожившей могущественную империю ацтеков и опустошившей практически весь континент, освобождая путь христианству.
– Ничто не укрепляет веру сильнее, чем страдания и кровь. Поэтому меня и держат здесь, – говорил пастор.
– Библия, стеариновая свечка, две спички, блюдце, стакан, кофейная чашка, нож для масла… – Охранник поднял голову. – А крест?
– Крест? – переспросил пастор. – Для сегодняшней молитвы мне крест не выдавали.
Рикард посмотрел на листок бумаги, который держал в руке. Затем снова перевёл взгляд на лежавшие на полу предметы и нахмурил брови.
– Я надеялся, мы с этим покончили.
Проверив кровать, под матрасом и в одеяле, посветив фонарем на подоконники, за батареей и туалетным бачком, он повернулся к пастору.
– Извини. Ты знаешь, что нужно делать.
– Мне правда сегодня не давали крест.
Охранник наклонил голову вбок и стал ждать.
Пастор медленно стянул с себя широкую рубашку. Демонстративно потряс ею и отбросил на пол. Затем скинул брюки. Глаза пастора и охранника встретились, и тот грустно вздохнул и перевёл взгляд на пах пастора. Пальцы священника скользнули под резинку трусов. Раздевшись догола, он приподнял вялый пенис, а затем и яички.
– Повернись спиной и сядь на корточки.
– Я человек Бога. Неужели ты думаешь, что я засунул себе в задний проход символ веры в божественную силу?
Нетерпеливо дыша, Рикард быстрым движением провернул указательный палец вокруг своей оси. Поднявшись из своего унизительного положения, пастор повернулся и потянулся к потолку, достав до него кончиками пальцев. Выпрямив сжатые пальцы ног, он почувствовал, что предмет, который он в них сжимал, выпал. Священник отступил на несколько сантиметров назад.
– Видишь? Нет никакого креста.
– А это что? – охранник наклонился вперёд и прищурился, смотря на деревянные щепки у ног пастора.
Пастор знал: если ищешь Бога, ты найдешь его везде. В ветре, колышущем верхушки деревьев. В червях, пожирающих труп птицы. Бог в генетическом материале продвинутых вирусов и в том, что Господь позволил человеку управлять вирусом. Бог – это время. Тающие ледники. Камни, перемалывающиеся в песок и трескающийся и превращающийся в пыль бетон. Так случилось с бетоном на потолке в подвале пастора. Он расковырял там трещину, пока щель не стала достаточного размера, чтобы вместить длинный конец заточенного креста. Весь крест пастору спрятать не удалось, но это было не очень важно. Кто будет рассматривать потолок, который уже столько раз видел раньше? Уж точно не Рикард.
Пастор вытащил крест из трещины. Рикард едва успел поднять голову и прикрыться рукой. Резанув заточкой вытянутую руку охранника, голый священник схватил его за воротник и дернул к себе. Качнувшись и вскрикнув от боли, охранник упал. Пастор выбил из него воздух, прыгнув на спину коленями, и, взяв за волосы, оттянул голову наверх и с силой ударил костлявым лицом об пол. Раздался звук лопнувшей кожи и хруст хрящей. Лужа крови окружила голову на бетоне, а тело под пастором сотрясали судороги.
Пастор нашёл нужную точку между верхними шейными позвонками и вонзил туда окровавленный заточенный конец креста. Он хотел навалиться всем телом, но помедлил. Поднял голову в поисках отражения этой варварской картины в окне. Стекло было сплошь покрыто белоснежными хлопьями. Нетронутый холст. Новая жизнь. Еще один шанс.
– Спасибо тебе, Господи, – пробормотал он.
