Озорной солнечный луч пробился сквозь узорную занавеску к лицу спящей девочки. Татьяна открыла глаза и первым делом подумала о том, что бабушка уже наверняка вытащила из печки крынки с топленым молоком. А это значит, что сейчас молоко остывает золотистыми корочками пенок. Татьяна посмотрела наверх, туда, где на лежанке возле печи спал Мишка. Судя по сладкому похрапыванию, брат, который был главным конкурентом в борьбе за общие пенки, досматривал свои сны.
«Ага, – обрадовалась Таня, – опять я первая, опять все пенки мои».
У печки, гремя ухватами и чугунками, суетилась бабушка Настя. На столе, возле самого окна, в крынках остывало топленое молоко. Соскользнув с высокой деревянной кровати, босиком, в длинной ночной сорочке и с распущенными волосами, Таня тихонько прокралась, скрываясь за спиной бабушки, пальчиком ловко сняла с молока румяную сливочную пенку.
– Баушк, – обиженно забасил проснувшийся вдруг Мишка, – Танька опять пенки ворует!
– Вот озорница, – посетовала та. – Оставь Мишке немножко.
– Меньше спать надо, соня-засоня, – крикнула Танька, увидев, что бабушка потянулась к полотенцу.
– Да ты хоть переоденься, да причешися, не то люди смеяться будут, – попыталась остановить ее бабушка, но Танька уже выбежала из горницы, громко хлопнув дверью.
Она торопилась к зарослям малины, буйно разросшейся вперемежку с крапивой прямо под окном.
Накануне вечером, перед тем как заснуть, Таня долго смотрела в темное небо, ожидая Финиста – Ясного сокола. Если он прилетал к Марьюшке, то почему бы ему не прилететь и к ней, Тане? Она давно уже разложила на подоконнике мягкий бабушкин полушалок, чтобы Финист – Ясный сокол знал: никаких сестер-злодеек у нее нет и ножами его здесь не поранят. И сейчас она спешила посмотреть, не проспала ли она своего героя и не оставил ли он для нее на малиновом кусте золотое перо? Увы, никакого пера, ни золотого, ни куриного, девочка не обнаружила. Одна лишь крапива хищно напряглась в ожидании жертв. Первой стала Танька, потому что подлый Мишка, подкравшись сзади, безжалостно толкнул ее прямо в середину зарослей. От Танькиного рева зашелся лаем пес Шарик, а Мишка громко расхохотался. Свою радость он демонстрировал до тех пор, пока не увидел, что на помощь Таньке бежит ее «ухажер» Андрюшка. Высокий, плечистый, он был на год младше Мишки, но физически превосходил его. В деревне они были первыми друзьями, но если дело касалось Таньки, то Андрей мог и в морду дать. Мишка решил не рисковать и быстренько определился в помощники к бабушке. Тем временем Андрей вытащил ревущую Таньку из кустарника и начал сдирать с нее колючки. Танька, вспомнив наконец, что на ней всего лишь одна ночная сорочка, почему-то назвала его нахалом.
– Это я нахал? Ты орешь по утрам, как резаная, я тебя спасаю, я же еще и виноват? – опешил Андрей.
– А я, между прочим, тебя об этом не просила. Тоже мне спасатель нашелся. И вообще, иди отсюда, это мой огород!
– Ну ладно, Тань, ну чего ты, – начал уговаривать вздорную девчушку Андрюшка, готовый стерпеть от нее любую несправедливость, – ну хочешь, Мишке в морду дам, это ведь он тебя в крапиву толкнул.
– Только попробуй тронь моего брата, получишь у меня знаешь что! – упрямо встряхнув головой, она откинула назад золотистые волосы, подняв свой миниатюрный кулачок, стукнула Андрея по плечу. Выше, даже встав на мысочки, дотянуться не могла, и, развернувшись, гордо направилась к дому.
– Ну и дура, – крикнул вслед Андрюха.
– Сам такой, – не промолчала Танька.
В свои десять лет она твердо знала, что с мужчинами надо вести себя именно так, даже если они старше тебя на целых пять лет.
Лето подходило к концу. После Ильина дня зарядили дожди. Таня сидела у окна, смотрела на улицу и отчаянно тосковала, переживая скорую разлуку с любимой деревней.
Отец привозил их с Мишкой сюда, к бабушке в Соцкое, каждое лето. Мама закупала подарки, собирала чемодан, а когда все было готово, отец подгонял к дому милицейский газик, усаживал в него детей, укладывал многочисленные пакеты, и Таня отправлялась в путешествие. Длилось оно всего три часа, но Тана измеряла его не временем, а количеством впечатлений от увиденного за окном. А их было великое множество, потому что дорога в деревню сначала проходила через городок, состоявший из покосившихся двухэтажных домишек и деревянных магазинов с аляповатыми вывесками. На выезде из города дымилась огромная свалка, над которой кружили галдящие птицы, наводящие ужас на впечатлительную Таню. За свалкой высокой стеной поднимался лес, в глубине которого, как подозревала Таня, стояла избушка Бабы-яги.
Лес прерывался ровно распаханными полями, где набирали силу рожь и пшеница. Но страна чудес для Танюшки начиналась только тогда, когда они после Графского пруда въезжали под волшебный свод березовой аллеи. Ответ на вопрос о том, как здесь появилась аллея, Тане не смог дать никто. Тогда она сочинила собственную версию, по которой березы посадил прекрасный юноша в память о своей погибшей любимой девушке. Брат Мишка эту версию не одобрял, утверждая, что березы остались от леса, который рос здесь раньше. Все деревья вырубили, а березы остались, потому что дерево это для дела бесполезное, годное только на дрова. Каждый раз, проезжая по аллее, они начинали спорить и, не находя точек взаимопонимания, вконец разругавшись, молча въезжали в деревню Паскино, где на въезде их встречала полуразрушенная церковь. От нее до развесистого дуба, с которого начиналось Соцкое, можно было дойти пешком. В Паскине кроме церкви были магазин и больничка. В магазин они с бабушкой ходили за хлебом и за пузатой карамелью «подушечка».
В больничке Таня не была ни разу, но со слов бабушки знала, что там «фелшер Сидор Тимофеич ставит на ноги мертвых». Как ему это удавалось, Танька не понимала. На вид Сидор Тимофеевич был безобидным, почти слепым стариком, не способным проводить манипуляции не только с мертвыми, но и с живыми. Таня придумала, что по ночам на помощь к нему прилетает Марья-волшебница и вдвоем они колдуют над мертвыми. А Соловей-разбойник им мешает. По Таниному глубокому убеждению, этот самый Соловей жил в огромном дупле дуба. Иногда она даже слышала его разбойничий свист. Несколько раз Таня подговаривала Андрюху устроить возле дуба ночную засаду и взять ее с собой. Андрей засаду устраивал, но ее никогда не брал, а потом говорил, что ничего не видел, советуя Таньке чаще голову проветривать.
