Эту книгу напечатали и выпустили внуки Андрея Николаевича по линии его младшей дочери Ольги – Силковы Петр и Дмитрий. Книга попала к ним от матери, которой была передана второй супругой Андрея Николаевича в качестве наследства. Она долго лежала и пылилась где-то на полках с документами, пока Дмитрию не пришла идея выпустить ее в свет.
Книга описывает события из детства и юности Андрея Николаевича Заборцева, жившего в период становления СССР в Сибири. В ней присутствуют яркие картины издевательств представителей власти над обычными людьми, своими же гражданами, отличающимися от других только тем, что их кто-то записал в «кулаки». Читая ее, поражаешься масштабам ненависти и злобы. При этом в ней встречаются и хорошие, добрые чуткие люди, понимающие и помогающие.
В книге показан скудный быт и «нечеловеческие» условия, в которых выживали многие люди в то время. Она сильно контрастирует с сегодняшними условиями полного изобилия. Ее можно использовать в качестве средства, чтобы «почувствовать разницу», когда мы испытываем какие-то трудности, кажущиеся нам «концом света».
Не смотря на все невзгоды, которые перенес Андрей Николаевич в детстве, юности и в зрелом возрасте, он остался добрым, мягким и любящим человеком. Именно таким помнят его дети и внуки.
По воспоминаниям младшей дочери, Андрей Николаевич был очень талантливым, например, без знания нотной грамоты играл на баяне, мог подбирать любые мелодии, сочинял музыку и стихи, занимался самодеятельностью с детьми, очень хорошо рисовал, был художником-оформителем в школах. Его очень любили дети и его ученики.
Всю свою жизнь он отдал работе в школе. Преподавал физику и математику, снимал на первую кинокамеру жизнь школы, был активным участником во всех мероприятиях, работал завучем и директором.
Большую часть жизни он с семьей прожил в г. Свердловске, вырастил двух дочерей и воспитал ни одно поколение выпускников 21 школы и Горного техникума.
Он ушел из жизни 21.01.2001 г. и похоронен в г. Туринск.
«Когда нас назвали кулаками, начали нас мучить, карать…» (Из советской народной песни)
На правом берегу Ангары, там, где (если смотреть по карте) она круто поворачивает на запад, неся свои воды в могучий Енисей, раскинулось большое село Кежма, то самое село, куда был сослан Саша Панкратов, главный герой романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».
Для меня это сибирское село с прекрасным рядом добротных домов с палисадниками, дурманящими весной запахами черемухи, бегущими по крутому песчаному угору, всегда было и останется самым святым местом на Земле. Это моя Родина, Родина моих родителей, дедов и прадедов. Злой волей судьбы было предрешено раннее расставание меня с нею.
Помню себя и своих родных, когда мне было три года. У дедушки (по отцу) была большая семья. К тому времени из семерых четверо сыновей, в том числе и мой отец, жили своими семьями, работали в поле, как говорится, от зари до зари, политикой не интересовались, жили за счет своего труда в относительном достатке. И не ждали никаких перемен, связанных с политикой установившейся Советской власти. Шел 1930-й год. В отличие от своих сыновей дед очень интересовался политикой, хотя, судя по сложившейся ситуации, был в ней абсолютным дилетантом.
Не скрывал он своих симпатий к новой власти. Недаром, позднее, будучи в ссылке по воле этой же власти его в шутку называли «колхозником-большевиком».
Будучи трехлетним ребенком, хорошо помню такой эпизод. Собралась наша большая семья в доме деда. О чем говорили взрослые, я не помню. Только помню, что в одном углу избы висел портрет Ленина в овальной рамке, в другом – божья икона. Кто-то из моих дядей спрашивает меня: «Андрей, кого из этих дедушек, – показывая на икону и портрет, – ты больше любишь?» Я почему-то, не задумываясь, дал однозначный ответ. Видимо все же слушал разговоры взрослых и предпочтение отдал позиции деда. Показывая на икону, я ответил: «Это плохой дедушка, а это, – переведя взгляд на Ильича – хороший». Сказав, побежал, не заметив открытую западню в подполье. Оказывается, бабушка спустилась туда за картошкой. Получив крепкую травму на голове, которая кровоточила у меня до пятидесятилетнего возраста, все же остался жив. Никакие лечения не могли зарубцевать кровоточащий шрам, пока не подвергли рентгеновскому облучению. Мать мне тогда сказала: « Вот тебя, дурачок, бог наказал». Такого же мнения был и я сам. Учитывая мой детский ум, бог не лишил меня жизни, но строго предупредил быть осторожным в своих суждениях. Видимо, я не очень внял этому предупреждению, потому на протяжении своей жизни получал немало «шишек», как мне говорила моя мама, за «длинный язык».
Вскоре всех моих родных раскулачили: дедушку за то, что имеет непозволительную по тем временам технику-сепаратор, а двух сыновей – нашего отца и дядю Василия за богатство, состоящее из пары лошадей и коровы в каждой семье. Ведь жили же будущие члены правления коммуны без этого богатства. Дедушке не помогло его увлечение советской властью, а моему отцу – рубцы на спине, полученные от белогвардейцев, сохранившиеся до самой смерти. Белые, узнав, что дед-большевик, не найдя его, избили моего отца розгами до полусмерти.
О дедушке (Семёне Андреевиче) хочется рассказать особо. В молодости (по рассказам бабушки) он был «шабутной и бесшабашный». Привезет она, бывало, ему на покос обед, он ложкой вычерпает сметану из туеска, оденет его как мячик на носок ноги и пнет далеко-далеко в Ангару, сопровождая его полет матерными словами.
Окончил он в свое время четыре класса приходской школы. Считал себя грамотным, в чем мы, взрослые, сомневались. Правда каллиграфия письма у него была отменная. В поселке, куда его сослали, почтенные жители обращались к нему, чтобы написать заявление или выверить какую-нибудь справку.
Хорошо помню, как в 1937-ом году зимой шли в райцентр по реке трактора. Встречали их в каждой деревне, устраивая митинги. На одном из таких митингов выступал и наш дед. Речь его была отрывистой, малосвязной, перемежалась матерными словами.
«Вот так Советская власть», – кричал он, – «Спасибо дорогому товарищу Сталину, такую мать, за железных коней!». О его выступлении даже писала районная газета, опустив из его речи нецензурные слова.
Однажды в лютый мороз он, крепко закутавшись в свой единственный зипун, который почему-то не реквизировала Советская власть, притащился в магазин, преодолев расстояние не менее километра. С порога заявил продавцу: «Слушай, паре Борис, ты ведь в прошлый раз остался должен мне копейку.» Долго в поселке вспоминали ему этот случай, рассказывали друг другу как легенду.