Мы живем в эпоху активного развертывания глобальной электронной цивилизации постмодерна, формирующегося панкультурного новообразования, сетевого постобщества. Превращение виртуальной операциональной среды в инфраструктуру практически любой социальной деятельности, растущая сложность систем глобального информационного обмена, непредсказуемость порожденных ею социальных и культурно-антропологических модификаций указывают на то, что феномен виртуального не только вырвался за пределы «кибергетто» (термин Уильяма Гибсона), но и приобрел высокий культурный статус трендового формообразования.
Всеобъемлющие процессы виртуализации общества (его экономики, политики, науки и искусства), в целом, имеют общекультурный генезис, поскольку в отличие от века ХIХ и первой половины ХХ века в нынешнюю эпоху постмодерна сущность человека отчуждается не столько в социальную (с последующим овеществлением), сколько в виртуальную реальность, Под виртуализацией в данном случае стоит понимать замещение реальности ее симуляцией, когда искусственная («гиперреальная») медиареальность предшествует в коллективном сознании первой, естественной реальности и постепенно вытесняет ее. То, что в глобальной культуре постмодерности дан зеленый свет именно процессам виртуального протезирования реальности, заменяемой виртуозной оптико-кинетической иллюзией, показывает превращение в модный тренд стереоизображения в формате 3D —сначала в компьютерной анимации, а потенциально и во всем объеме современной кино- и телепродукции. Поневоле возникает вопрос: в чем причина загадочной толерантности современной культуры к процессам виртуализации психики и социума; где источник наблюдаемой пролонгации социально-культурного заказа на дереализацию человеком его самообраза и места обитания?
Превращение Интернета в базовый культурный институт современности, рост значимости Сети как новой культурообразующей среды, источника инновационных социально-культурных практик, с невиданной быстротой приобретающих массовый характер (достаточно вспомнить «революцию социальных сетей» и ЖЖ), все настоятельнее заставляют задуматься о генезисе данного явления. Как справедливо отметил Мануэль Кастельс, один из наиболее проницательных и благожелательных исследователей Сети, «технические системы представляют собой общественный продукт, Общественное производство определяется культурой, и Интернет не является исключением. Культура создателей Интернета формировала данную среду, и эти люди одновременной становились первыми пользователями Сети» [1, с. 59].
Корни современной сетевой культуры уходят в молодежное движение 60-х, различные медиапроекты «альтернативной культуры» 70-х, создававшиеся «своими и для своих» на основе общих групповых ценностей и зачастую по принципу бесплатного пользования. Либертарианский индивидуализм, культ сиюминутного («здесь и теперь») переживания как наследия молодежной культуры 60-х в соединении с трайбалистским техноромантизмом субкультуры хакеров 70-80-х и сетевым анархизмом киберпанков 90-х прослеживается в апофеозе виртуальности как «республики сбывшихся желаний» (Хаким Бей – [2]) у представителей современной западной технической и гуманитарной элиты (Дж. П. Барлоу, К. Келли, П. Леви и пр.); в массовых сетевых культурных практиках, в первую очередь в пространстве социальных сетей и ЖЖ, зиждущихся на привычных субкультурных моделях самопрезентации и групповой солидарности.
Прослеживая линии концептуально-стилевой преемственности современной киберкультуры, с одной стороны, и «альтернативной культуры» 70-80-х гг. с ее техноавангардизмом и коммунитарными экспериментами, с другой, поневоле задумываешься: не был ли дар человечеству первых поселенцев «электронного фронтира» троянским даром, взорвавшим изнутри незыблемую доселе крепость устоявшихся культурных смыслов и социально-антропологических координат? С тех пор все мы, познавшие вкус вируса виртуальности, volens nolens обживаем неведомые ландшафты социокультурного креатива; по слову классика, плывем,…вот, «паруса надулись, ветра полны; громада двинулась и рассевает волны», – не зная «куда ж нам плыть?» {3, с.265}.
Интернет как культурный институт: субкультурное прошлое
Пресловутые освободительные энергии экстаза контркультуры 60-х, если понимать их как взрывное расширение «Я», прорывающееся за пределы его повседневных границ, сегодня нашли свое фактическое воплощение в технологии.
Эрик Дэвис. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху [4, с.242—243]
Проблему генезиса киберкультуры делает экстремально сложной то, что фактически она – плод более чем тридцатилетнего развития череды субкультурных модификаций западной культуры, радикально трансформировавших миросозерцание охваченных ими слоев молодежи, выработавших новые модели социализации и аккультурации индивида. Как это всегда бывает в истории культуры, то, что было «инсайтом», вновь обретенным смыслом, в процессе межпоколенной трансмиссии, с одной стороны, массовизировалось и коммерциализировалось с последующей девальвацией содержания, с другой – формализовалось, превращаясь в компонент новой культурной структуры.
Если о коммерциализации контркультуры и последовавших за ней «Нью эйджа» и «Движения за развитие возможностей человека» написаны горы книг, то весьма значимая преемственность контркультурных техник расширения сознания с их интерактивным и коллективистским потенциалом, а также at last not least психоделической составляющей, у киберпанков (в первую очередь Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга) 70-80-х и в субкультуре хакеров, успешно заменивших наркотический «трип» «экстазом коммуникации» (по Бодрийяру), начинает осознаваться исследователями современной культуры только сейчас, в то время как для массового сознания и доныне киберкультура предстает родившейся внезапно, наподобие Афины Паллады, выскочившей из головы родителя в полном боевом вооружении. Между тем как даже становление Интернета, основополагающей социально-коммуникативной парадигмы современного глобального общества, в латентный период его развития, в эпоху «Электронных досок объявлений» (Bulletin Board System, сокращенно: BBS) и первоначальных пользовательских сетей (Usenet, Фидонет и пр.), во многом, совершалось в пространстве компьютерного андеграунда, тысячами нитей —идейно-смысловых, социальных, биографических – связанных с контркультурным подпольем.
Как отметил Мануэль Кастельс, « Интернет был рожден в результате кажущегося невероятным пересечения интересов большой науки, военных исследований и либертарианской культуры» [1, с.31]. Если этапы формирования научно-технологической парадигмы Интернета, начиная с создания в 1966году Ларри Робертсом первого проекта ARPANET, давно преданы гласности и задокументированы (для ознакомления с этой информацией достаточно, например, обратиться к знаменитому Архиву Интернета Роберта Хоббса Закона (Robert Hobbs Zakon) [5], то с прояснением генезиса социально-культурной парадигмы Сети дело обстоит не так просто. Обширное контркультурное подполье, сформировавшееся к началу 80-х гг. в США и странах Западной Европы, опиралось на собственную систему СМИ: координационных информационных центров (например, «Центр исследования будущего» в Лондоне с общественной библиотекой литературы по неформальным жизненным стилям, «Briarpatch» в Сан-Франциско), «альтернативных» газет и журналов (например, ежемесячный журнал «Brain/Mind Bulletin» из Лос-Анджелеса, калифорнийский ежеквартальник «Co-Evolution Qwaterly», западногерманская газета «Taz», Tageszeitung, «Оксмокс» в Гамбурге), «параллельных» издательств, киностудий, «свободных» радиостанций, информационных агентств [6,7}.
