|Черно-белый цветокор|
***
Пока не начнётся гангрена – никто не станет залечивать ранку,
Вот и пока в стенаниях своих ребёнок лезет на стенку,
Никто о нём не заплачет, ведь он не лезет в окно.
Никто не подумает, что в нём не осталось ровно
Ни-че-го.
***
Старая повесть – внутри что то перегорает со временем,
И, существуя, ты будто уже давно не живёшь,
Тенью таешь в веренице обветшалых домов.
Может, таков порядок вещей и это нормально
В нашей степи, да возрастом подступив к двадцати,
Или ты просто слабак, что оставит кусочек морали
Мрачным следом на никлых страницах "А5",
Отражая философскую дурь, что сразила тебя опять.
В нагрудную рану вместил весь жухлый экзистенциализм,
Она кровит на вдохе, обличая сладкий эскапизм.
Всё бежишь и бежишь,
Так и не зная
Значения слова "Жить".
Все насущные вопросы сводятся к череде фраз:
Почему нельзя время остановить, да раствориться
Самому на месте, ненадолго исчезнув враз,
От вездесущей бессмысленности потеряться и скрыться?
Или как не рвать цепь, составляющую круг общения так,
Что количеством звеньев не обернуть и пальца -
Так их ничтожно мало осталось, и будто сущий пустяк -
Оторванное звено бросать от обессилевшего себя подальше.
В остатках вселенной моё тело бежит за душой,
Загнивая второпях в дороге, на которой уже устал,
Не успев переступить порога, чувствуя за собой
Судьбу – остаться гнить
На той чужбинке,
Где когда-то было начал жить.
"Просто не будь слабым", "Просто не будь грустным",
"Ведь жизнь прекрасна, а ты всё выдумываешь".
Но что если видение прекрасного осталось вдали?
Всё, что у меня есть, – это разорванные воспоминания,
Нанизанные ярким бисером вдоль швейной иглы,
Что некогда прошивала полотно моего мироздания.
Да, всё, что меня окружает, – воспоминания:
Пыль, плененная в клетку материального.
Всё это только напоминает о том, как было.
О том, что мог быть лиловым февраль,
Что в глазах могло светиться счастье и май
Распускал когда-то по жилам утреннюю росу.
Что во снах когда-то светило солнце, а не ото всюду
Подступали кошмары, беспомощность и страх.
Теперь свет погас даже в моих снах.
Но если это норма, и таков порядок вещей к двадцати,
То кажется, нам здесь уже никого не спасти.
Я люблю жизнь.
Я люблю жить.
Но жить так, как живу,
Я больше жить не хочу.
Это не моя норма, и я ненавижу то, что я ощущаю.
Своим искорёженным восприятием я никак не управляю:
Черно-белый цветокор застыл перед глазами
В виде раздолбанного мира под ногами.
Как Питерское небо – Мир перед глазами.
Но я хочу закрыть их. У меня нет сил
Видеть красоту в уродской серости. И как б я ни просил
Внести правки в восприятии,-
Горит в моих объятиях
Лишь черно-белый цветокор,
Пока пластинка будней ставит годы на повтор.
Мы так одиноки,
черт же возьми всех и каждого,
Совсем непутёвые,
слоняемся спешно по тротуарам.
С первыми птицами
бежим, обнимая запоздалый март,
Да с первыми звёздами
прячем закатные лучи в карман.
Себя самого
в милой компании лично себя,
Укрываемого
улиц прозрачными стенами,
Выгуливаешь,
пока тверда земля под ногами,
Да чувствуешь
её, лишь бы она не потаяла
И не стекла
в звёздные канавы, где все словно
Дымка
углеводородного состава,
Где в тиши
покоится память о прочих,
Где я и ты,
он и они, и нет одиноких,
Таких, как сейчас,
тащащих самих себя за ворот в мир.
Мы в нём так одиноки.
Да и что с того?
Да и чёрт бы с ним.
Ghost – He Is
