– Когда мне говорят о жизни, я представляю автобус, набитый представителями этой самой жизни. Я еду на одном из последних сидений, место у окна. Читаю «99 франков» Бегбедера. В этот самый момент Октав слушает исповедь спидофила, что испытывал высшее наслаждение от вида ревущих девушек, только что узнавших, что они больны СПИДом. Я отпускаю собственное умозаключение по этому поводу, что-то типа: «Так вам и надо, шалавам». А может, и не отпускаю. Может, я коротко стрижен, а может, и нет, может мне двадцать пять, а может и тридцать семь, может я такой же рекламщик, как Октав, а может и рекламщик, но не такой же. Я могу быть, кем угодно: курьер, перевозящий книги, что сейчас лежат на соседнем сиденье, а может их там и нет, и я вовсе не курьер, а просто еду с тусовки, может у меня двое детей – Энн и Мари: две замечательные девочки, все такие в веснушках и с кудряшками, а может я еще в прошлом году узнал, что я бесплоден, и у меня детей не будет никогда, я – продавец часов, секьюрити в клубе, чемпион города по плаванью, художник-экспрессионист, дрессировщик собак, начинающий рок-музыкант, да просто представитель жизни. Может быть, у меня даже амнезия. Известно только одно: я – мужчина. На заднем сиденье, на том, что обычно упирается в заднюю стенку автобуса, сидят две девушки. Одна, та, что с обильно подведенными красной помадой губами, любуется цветами, стянутыми праздничной лентой в букет, другая – не отрывает взгляд от экрана телефона. Одна под эйфорией от свидания, другая в ее предвкушении. Одной пишут в «оффлайн», о том, как с ней не хотели расставаться, другой в «онлайн», о том, как поскорее ее хотят увидеть. Обе счастливы, в данный момент, но одна уже возвращается в пассивное состояние, другая же, выбирается из него вверх по касательной, чтобы воспарить, а затем угаснуть. Ту, что с букетом цветов, отлично дополняет косметика, другой же к лицу естественная красота. Они – черное и белое, блондинка и брюнетка, две крайности женской красоты.
На сиденье перед ними, справа от меня (а я сижу в левом ряду), задумчиво смотрит в окно пожилая женщина. Сейчас она просто старая и дряхлая: чья-то мать или дочь, бабушка, внучка (была же когда-то). Ее испещренное морщинами лицо лежит в области тяжелых раздумий, об их природе мы можем лишь гадать. Она потеряла в 80-е первого ребенка, врачи диагностировали СВДС, то есть, ничего не диагностировали, и она винит до сих пор себя, а может она, просто вспоминает первый роман в Ницце. Она летала в этот французский городок в молодости на месяц к знакомым своей семьи, а может она никогда не покидала родного города. Как бы там ни было, сейчас недра памяти этой женщины составляют целую вселенную из воспоминаний.
Прямо передо мной, скрытый высокой спинкой кресла, сидит парень. Я вижу его лишь в отражении стекла. Через это отражение виден мир за окном, как если б я смотрел сквозь призрак. Тут все ясно – этот парень фотограф, о чем недвусмысленно говорит дорогой фотоаппарат на его шее с объективом типа «Кит». Но все может быть не так очевидно, как кажется на первый взгляд. Он мог просто на подсознательном уровне купить эту вещь, только потому, что это ему внушили последователи Октава. Так и вижу слоган: «Запечатлей свое никчемное существование, с нашей бесполезной камерой». Он мог его взять попользоваться у друга или подруги, что бы запечатлеть в «цифре» любимую псину породы «хаски», или сделать «селфи» со своей девушкой.
Дальше по салону: целующаяся парочка, тридцатипятилетний мужчина с велосипедом в проеме для стоячих (может он велогонщик, а может просто любитель), женщина у входной двери, приготовившаяся раскрыть зонт при выходе (за стеклами автобуса идет проливной дождь), а на передних сиденьях видны лишь головы: русые, каштановые, светлые, темные, седые и снова светлые. На одном из передних сидений расположился священник (тут без догадок и предположений).
Перенесемся на миг из автобуса в движущийся навстречу легковой автомобиль. Это может быть черный «БМВ», белый «Крайслер», красный «Фольксваген» и далее по списку цветов и марок. За рулем парень, на кресле пассажира девушка. Вчера он сделал ей предложение, естественно она сказала «да», естественно она в облаках от счастья. Она не может усидеть на месте от распирающего изобилия лучей добра и нежности. Сейчас ее можно сравнить лишь с хорошо стрясенной бутылкой колы. И всю эту нежность она хочет направить на любимого. Она тянется к нему, начинает целовать. Сначала в щеку, затем в губы. Она перекрывает ему обзор дороги. Парень на миг поддается поцелую, но тут резко отдергивает голову, и устремляет взгляд на дорогу. Его веки расширяются, все больше оголяя глазные яблоки. Парень понимает, что полкорпуса машины находится на встречной полосе. Он в ужасе, но успевает дернуть руль в сторону, уходя от столкновения с нашим автобусом. Звучит долгое: «Фуууууууууух»! Нога так и осталась вжатой в пол на педали тормоза. Свист стирающихся тормозных колодок надолго освоился в ушах возлюбленной, что влетела лбом в переднюю панель.
В зеркале заднего вида можно было разглядеть (если в тот момент в него смотреть), как наш автобус, уходя от столкновения с «БМВ», «Фольксвагеном», «Крайслером», «Альфа Ромео», сначала повернул в одну, а после (сразу же) в противоположную сторону, и его перевернуло.
Перенесемся в автобус.
Творение Бегбедера, покинув мои руки, устремилось в стекло. Капли крови (при первом рывке автобуса вправо, я разбил голову о стекло), сейчас зависли между мной и стеклом, в которое, повторяя мою участь, влетит книга. Лицо же мое представляет собой слепок из гипса, напоминая маску трагедии из античности. Скорее всего, через мгновение меня кинет в потолок, который встретится с асфальтом, и моя шея сломается, как вафельный рожок, а я должен завтра: вести сына Патрика в Диснейленд или лететь в Лондон, встречать жену Мэри из отдыха в Марокко или не встречать, а наоборот. Я думал, что умру в глубокой старости, как минимум представлял, думал, что смерть – это только в кино, коробило от мысли, что такое может произойти со мной. Это казалось не реальным, сознание отказывалось такое признавать. Я думал, что буду жить вечно.
Думала, что будет жить вечно и девушка с букетом цветов. Сейчас она, с застывшим ужасом на лице, зависла между сиденьем и задней дверью автобуса. Возможно, ей даже удастся выжить, а может, и нет. Может, она сходит на второе свидание, а может, съездит в инвалидном кресле, а может, и не сходит, и не съездит. Может, у них рядятся двое очаровательных близнецов, как мои Энн и Мари, с такими же курчавыми волосами, веснушками, такие же веселые и неугомонные, а может, и не такие.