8 июня, 1944 год.
В квадрате 22–16 о войне ничто не напоминало. Солнце жарило в зените, что-то вкрадчиво нашептывал ветерок. Стрижи в лазоревом небе выделывали фигуры высшего пилотажа. Молодой осинник плавно перетекал в березняк.
Светлый околок разделяла проселочная дорога. Она выбегала на опушку, змеилась вдоль редкого леса и вновь пропадала за деревьями. На пеньке сидела белка с пушистым хвостом, держала в лапках сухой сморчок. Внезапно навострилась, замерла, забегали бусинки глаз. Из леса донесся неясный гул.
Мирную идиллию нарушила колонна армейской техники, выезжающая из леса. Возглавляла ее бывалая полуторка с отделением автоматчиков. Покачивались головы в стальных шлемах. За грузовиком шел «ГАЗ‐61» – с усиленной решеткой радиатора и внушительным дорожным просветом. В машине помимо водителя сидели двое.
Замыкал колонну «ГАЗ‐64» с вырезами в боковинах кузова. Машиной управлял молодцеватый лейтенант в заломленной на затылок пилотке. Рядом с ним сидел скуластый русоволосый майор. Он внимательно наблюдал за меняющейся обстановкой. Сзади развалился капитан лет тридцати пяти – в очках, с удлиненным постным лицом. Он снял фуражку, и луч солнца коснулся глубоких залысин, взбирающихся на макушку. Офицер потел, то и дело вытирал голову платком. Полдень бил все рекорды: лето едва началось, а уже превращалось в пекло.
Машины переползли ухабы. За спиной осталось расположение артиллерийского полка. Часть дислоцировалась на западной опушке протяженного осинника. Маскировкой генерал-майор Серов остался доволен. Гаубицы и 76-мм орудия зарывали в землю, маскировали ветками и дерном, личный состав перемещался по узким траншеям, с воздуха ничего не было видно. Немецкие самолеты-разведчики появлялись в небе почти каждый день.
Охранение тоже выставили грамотно – нарушителю пришлось бы пересечь три полосы защиты. Перемещения людей и техники производились только ночью. Прифронтовая полоса скрытно уплотнялась войсками. Подразделения рассредоточивались в складках местности – в двух-трех километрах от переднего края.
В мае замедлилось наступление на Украине, войска закреплялись на занятых рубежах. В Ставке приняли решение сменить направление главного удара. Наступление готовилось в Белоруссии. Ставилась задача: добиться максимальной внезапности. Подготовка держалась в строгой тайне. В эфире – режим радиомолчания. Телефонные переговоры запрещались даже в закодированном виде. Все приказы отдавались лично. На передовой активно велись земляные работы – создавалась видимость подготовки к обороне. Минные поля не снимали, удаляли лишь взрыватели с мин. Противнику внушалось, что удар будет нанесен в районе украинского Ковеля – с направлением на северо-запад, а далекая Белоруссия тут вообще ни при чем…
На 15-километровом участке, между населенными пунктами Грезинка и Мозлов, позиции занимал механизированный корпус генерал-майора Серова. Объединение полностью укомплектованное, плюс приданный танковый полк и три стрелковых батальона. В штате корпуса – три механизированные и одна танковая бригады, дивизион реактивной артиллерии, минометный полк, зенитные части, артиллерия, полк самоходных артиллерийских установок, истребительно-танковый полк, части обеспечения и обслуживания. Вся эта армада находилась в ближнем тылу, а на переднем крае – лишь несколько батальонов, занятых земляными работами. До наступления оставалось чуть больше недели…
В упомянутом квадрате советских войск не было. Досадный, но вынужденный пробел. К западу – низина с топями, на востоке, до райцентра Старополоцк, где дислоцировался штаб корпуса, – поля с перелесками, в которых трудно замаскировать даже роту. К северу, за пересохшей речушкой, снова чаща, там стояли подразделения 4-й отдельной механизированной бригады. Туда и вела проселочная дорога.
Колонна пересекла поляну, дребезжащий мостик над высохшей речушкой. Слева простирался хвойно-осиновый лес, справа – поляны, островки кустарника, за ними – светлый лиственник. Инспекционная поездка командира корпуса была в разгаре. Подобные проверки проводились неоднократно, но сегодня он выехал лично, взяв с собой лишь начальника топографического отдела и офицеров контрразведки.
Последние сидели в замыкающей машине. Двигатель работал, как сердце больного аритмией – мерно гудел, потом начинал подрагивать, слышались перебои. Чертыхался молодцеватый водитель с погонами лейтенанта.
Кузов задрожал, из капота потянулся дымок. Кашлянул майор Кольцов, с интересом посмотрел на лейтенанта Левицкого, управляющего машиной.
– А что сразу я, товарищ майор? – обиделся лейтенант. – Я вам что, механик с довоенным стажем? Что было, то и дали. Этой телеге в обед сто лет. Донашиваем после пехоты. Новые 67-е и штатовские «Виллисы» нам не выделяют, хотя обязаны, учитывая специфику нашей работы…
Двигатель проявлял признаки тяжелого недомогания. Машина дернулась и встала.
– Знаете, товарищ лейтенант, – вкрадчиво сказал Кольцов, – мы – мирные люди, но я не знаю, что сейчас будет, если твоя керосинка не заведется! – ему пришлось повысить голос.
Левицкий лихорадочно мучил стартер. «Старая шарманка» визжала, кашляла, потом случилось чудо: двигатель затарахтел, сцепилось, что надо, в коробке передач, и транспортное средство поехало. Левицкий поддал газу, чтобы догнать «эмку», победно глянул на командира.
– Вот так-то лучше, – проворчал Кольцов и обернулся. На заднем сиденье молчали. Очень странно. Для острого на язык капитана Карагана это было не характерно. Капитан в данную минуту был занят. Он привстал с сиденья и пристально рассматривал удаляющийся лес. Потом сел на место, подтянул к себе «ППШ» и встретился взглядом с командиром. Постная физиономия Карагана выражала задумчивость.
– Что случилось? – осторожно спросил Кольцов.
– Не знаю, – отозвался Караган, – не по себе как-то стало. Словно кикимора болотная на меня глянула. Почудилось, наверное.
– Болота дальше, – со знанием дела заметил Левицкий. – Здесь обычный лес.
– Значит, леший на меня таращился, – огрызнулся Караган, – бабайка, анчутка, берендей с Бабой-ягой – кто там еще в наших лесах обитает…
– Кто такой анчутка? – озадачился Левицкий. – Про остальных, кажется, слышал…
– Злой дух, – объяснил Кольцов. – Очень маленький, шерстяной и злобный. За кочкой сидит и по-немецки говорит. Если в следующий раз машину не подготовишь, я лично его поймаю и тебе за шиворот суну.
Караган снова промолчал. Ломаем привычные взгляды, товарищ капитан? Караган опять кого-то высматривал, морщил лоб и даже принюхивался. Интуиция у «бывшего интеллигентного человека» работала через раз, впрочем, как и у всех.
